Swamp-sparrow, fox-sparrow, vesper-sparrow
At dawn and dusk. Follow the dance
Of the goldfinch at noon. Leave to chance
The Blackburnian warbler, the shy one. Hail
With shrill whistle the note of the quail, the bob-white
Dodging by bay-bush. Follow the feet
Of the walker, the water-thrush. Follow the flight
Of the dancing arrow, the purple martin. Greet
In silence the bullbat. All are delectable. Sweet sweet sweet
But resign this land at the end, resign it
To its true owner, the tough one, the sea-gull.
The palaver is finished.
V. Cape Ann
T.S.Eliot
понедельник, ноября 11, 2019
понедельник, ноября 04, 2019
Ты думаешь, я пришел наконец - а это
всего лишь первая волна зимнего дождя.
Ты думаешь, вот новая печаль - а это
всего лишь белая стена - как всегда.
Это извивы искушения - думаешь ты,
а это лишь бумажный змей.
Ты думаешь - одиночный выстрел,
а это сквозняк хлопнул дверью.
Ты думаешь - это я,
а это только я.
Дан Пагис
"Ошибки"
1980s
Перевод, Александр Бараш
2019
суббота, ноября 02, 2019
Stars, they come and go,
They come fast, they come slow,
They go like the last light of the sun,
all in a blaze.
And all you see is glory
But it gets lonely there
when there's no one here to share.
We can shake it away, if you'll hear a story.
People lust for fame,
like athletes in a game.
We break their collarbones
and come up swinging.
Some of them are crowned,
some of them are downed,
some are lost and never found,
But most have seen it all.
They live their lives
in sad cafes and music halls,
and they always have a story.
Some make it when they're young,
before the world has done its dirty job,
and later on someone will say
"You've had your day, now you must make way".
Don't they always?
But they'll never know the pain
of using a name you never owned
the years forgetting what you know too well
That you who gave the crown have been let down
You try to make amends
without defending
Perhaps pretending
you never saw the eyes of young men of twenty-five
who followed as you walked and asked for autographs
Or kissed you on the cheek and you never could believe they really loved you
Never
Some make it when they're old
(Perhaps they have a soul
they're not afraid to bare
or perhaps there's nothing there)
Stars, they come and go,
they come fast, they come slow
They go like the last light of the sun, all in a blaze
And all you see is glory
But most have seen it all,
they live their lives in sad cafes and music halls,
They always have a story
Some women have a body men will want to see
and so they put it on display
Some people play a fine guitar,
I could listen to them play all day
But anyway
I'm trying to tell my story.
Some ladies really move across the stage and gee,
they sure can dance
I guess I could learn how,
if I gave it half a chance
But I always feel so funny
when my body tries to soar
And I seem to always worry
about missing the next chord
I guess there isn't anything to put up on display
Except the tunes, and whatever else I say
But anyway, that isn't really what I meant to say
I meant to tell a story
I live from day to day
Stars, they come and go,
they're coming fast they come slow
They go like the last light of the sun, all in a blaze
And all you see is glory
But most have seen it all,
who live their lives in sad cafes and music halls
And we always have a story
So if you don't lose patience with my fumbling around
I'll come up singing for you,
even when I'm down.
Janis Ian
and
contributed by Nina Simone
"Stars"
1974
They go like the last light of the sun,
all in a blaze.
And all you see is glory
But it gets lonely there
when there's no one here to share.
We can shake it away, if you'll hear a story.
People lust for fame,
like athletes in a game.
We break their collarbones
and come up swinging.
Some of them are crowned,
some of them are downed,
some are lost and never found,
But most have seen it all.
They live their lives
in sad cafes and music halls,
and they always have a story.
Some make it when they're young,
before the world has done its dirty job,
and later on someone will say
"You've had your day, now you must make way".
Don't they always?
But they'll never know the pain
of using a name you never owned
the years forgetting what you know too well
That you who gave the crown have been let down
You try to make amends
without defending
Perhaps pretending
you never saw the eyes of young men of twenty-five
who followed as you walked and asked for autographs
Or kissed you on the cheek and you never could believe they really loved you
Never
Some make it when they're old
(Perhaps they have a soul
they're not afraid to bare
or perhaps there's nothing there)
Stars, they come and go,
they come fast, they come slow
They go like the last light of the sun, all in a blaze
And all you see is glory
But most have seen it all,
they live their lives in sad cafes and music halls,
They always have a story
Some women have a body men will want to see
and so they put it on display
Some people play a fine guitar,
I could listen to them play all day
But anyway
I'm trying to tell my story.
Some ladies really move across the stage and gee,
they sure can dance
I guess I could learn how,
if I gave it half a chance
But I always feel so funny
when my body tries to soar
And I seem to always worry
about missing the next chord
I guess there isn't anything to put up on display
Except the tunes, and whatever else I say
But anyway, that isn't really what I meant to say
I meant to tell a story
I live from day to day
Stars, they come and go,
they're coming fast they come slow
They go like the last light of the sun, all in a blaze
And all you see is glory
But most have seen it all,
who live their lives in sad cafes and music halls
And we always have a story
So if you don't lose patience with my fumbling around
I'll come up singing for you,
even when I'm down.
Janis Ian
and
contributed by Nina Simone
"Stars"
1974
вторник, октября 29, 2019
Всё тут пропитано неудачей старостью и тоской
Всё тут пропитано неудачей слабостью и стыдом
Я недолюбливаю поселки я не совсем городской
В северном сером посёлке мой первый дом
Лодка казанка под окнами кверху дюралевым дном
Розовый с рыже-серым гривастый ячмень
Улица Черского, тощая колли, серо-коричневый дом
Дом почти параллельный реке Колыме
Я ненавижу посёлки (знаю за что) (не скажу)
Тянется через сны оттуда в меня толстенная нить
Серая с рыжим собачья пряжа прямо в живот я лежу
Сил набираюсь распутать её,
перегрызть, устранить
Владимир Навроцкий
2019
суббота, октября 26, 2019
Украинский щеголь, дипишник Гніздовський Жак.
Аматор Сухой Иглы, Аматор Сухой Травы.
Мастер брюквы, редьки.
Надевал дрожащий пиджак
Ходить на окраину города
Смотреть как предзимний жук
Преодолевает расщелины впадины рвы.
По-вдоль Бронксу разбросаны бессмысленные бесстрашные огородики.
Наблюдай жука! велел себе Яков-Жак
Как мерцает панциря лак
Как грозно выточен рог
Как он в на/падении жуток, жалок.
Смотри последние оставшиеся на земле одушевленные,
Еще зимой не измененные вещи:
Фарфоровые листы капусты,
В сизых каплях (Пота? Дыханья? Рыданья?) тяжелые кочаны,
Распахнутые на мертвой гряде:
Смотри, чем они выгравированы (в) тебе,
Чему обречены:
Тесноте, пустоте, мерзлоте,
Работе мощного графика:
Все выест зимушка-кислота.
Подавит самое страх прекращения, страх тьмы.
Останется лишь пустое место,
Иглою траченная красота
Терпения.
Останется страх отсутствия страха.
Страх – мы.
Полина Барскова
"Экслибрис
Для О.К."
2019
четверг, октября 24, 2019
На мосту Мирабо мы не читали Целана,
мы даже не открыли вино, припасенное по этому случаю, –
мы почувствовали себя Unheimlich,
точно под прицелом,
и спустились на набережную, «в укрытие»,
где можно сидеть,
опустив лицо в лопасть течения,
растолочь его в пясти донных глазниц.
Там,
под мостом,
где битое стекло и цевье любви,
именем каменных страниц декларации
прав гражданина и санкюлота,
именем его колотых ран,
мы открыли горло вину,
но вода – вода его
не приняла.
Александр Скидан
2019
воскресенье, октября 06, 2019
Никогда не привыкну: к перистым раскачивающимся казуаринам,
к утреннему тихому свету — наискосок древками в сочной траве,
к урчащим поймам океана, к белоснежным флажкам шаланд,
к руну прибоя, мечущего в берег брызгами бисер, никогда —
к инею альбатроса и грации чайки, нет, не привыкну, —
поскольку в определенном возрасте внимать им —
единственная забота внимающего — исчезающего, как свет —
сочась в пластинках сланца, как слово дар сквозь тело
этой страницы — венами строк. Душа твоя, улиткой проследив
до середины горизонт — спустя бесконечность, встречая ее же —
познала лишь ремесло слеженья. И это все, что хотелось, но —
что о смерти? Лишь то, что пришлось прочесть:
что смерть — она будто пламя чахнущей лампадки,
будто пасмурная ночь, без ожерелий звезд, или медальонов планет,
обширная гавань, или: кровожадное забвение. Никогда
не привыкну: к сахарной голове луны на бархате ночи,
взволнованной всплесками цикад; к углю рассвета в сердце
льва — такова форма полуострова, прильнувшего к водопою.
И только чтоб не привыкнуть, — когда приходишь к концу,
благословляя перистое раскачиванье казуаринов,
свое собственное нисходящее благодарение — дыханье,
вечерний свет наискосок древками в стеблях трав,
теряющиеся в сумерках флажки шаланд,
яхты, изучающие свои отраженья в черном.
Дерек Уолкотт. Сокровище I. (The New Yorker, 1995)
Перевод Александр Иличевский,
2019
суббота, августа 31, 2019
пухом земля но земля не перина
в черную рамку портрет обрамить
на гвозде в Елабуге висит Марина.
стихам на полке вечная память.
тогда изустно и в распечатках
теперь свободно но кто откроет
мне снится она в кружевных перчатках
псателям-сукам посуду моет
мне снятся мерзавцы в парадном зале
палачу аплодируют стоя
посудомойкой ее не взяли
она была иного покроя
и в ком порождала грешную похоть
и кого она в объятьях сжиимала
Мандельштам ее загорелый локоть
целовал и все ему было мало
и всех великих грешные лики
в венцах терновых сияют ныне
и вкус кладбищенской земляники
вечной памятью о Марине.
Борис Херсонский
2019
на гвозде в Елабуге висит Марина.
стихам на полке вечная память.
тогда изустно и в распечатках
теперь свободно но кто откроет
мне снится она в кружевных перчатках
псателям-сукам посуду моет
мне снятся мерзавцы в парадном зале
палачу аплодируют стоя
посудомойкой ее не взяли
она была иного покроя
и в ком порождала грешную похоть
и кого она в объятьях сжиимала
Мандельштам ее загорелый локоть
целовал и все ему было мало
и всех великих грешные лики
в венцах терновых сияют ныне
и вкус кладбищенской земляники
вечной памятью о Марине.
Борис Херсонский
2019
четверг, августа 15, 2019
эй успокой свою смерть привяжи свою свору
выключи огни на фабрике грёз
если спуститься к реке и лечь в её воду
к ночи она принесёт тебя в евросоюз
может в польшу к карпенко лекух белову
может и дальше никто тебе не указ
если и это не блюз скажи мне мама
что тогда блюз?
четыре четверти нету их ненаглядней
нет и отвратней и не было никогда
пой прямо в воду побулькай еще прохладней
так говорят мадди уотерс и пел с водой
и от её густоты от запаха цвета
смазывались дороги и города
мама скажи мне если не блюз и это
что тогда да?
эта брусчатка оружие пролетариата
праздник земли оправдание конских жил
это тёмная музыка вшистка клята
музыка та которую заслужил
встань из реки и выйди к людям без мата
бомж или беженец где ты ещё не жил
если и это не блюз зачерпни мне мама
гальку и ил
[Если спуститься к реке и лечь в воду, к ночи она принесёт тебя в Евросоюз.
(Роман Ромов)]
Геннадий Каневский
2019
суббота, августа 10, 2019
Теперь мы опять отдыхаем на бревнах.
Золотыми обрезами лучатся их спилы.
Щагреневые жуки вползают им на поверхность.
Коленчатыми ногами пробуют они воздух.
Намагниченными усами познают протяженность.
Само бытие дрожит у них в брюшковине,
И солнечный рассол впитывают их крылья.
Мы сидим тихо, словно нас нету.
Махорочный дым наш покачивает два стебля,
Чтоб доказать птицам, что мы существуем.
Бумажные облака протекают над нами,
И мы пытаемся проследить их полет, не мигнувши.
Потом я говорю медленно, как засыпая:
— Вы очень любите вашу мать, Herr Генрих?
— Ja, — отвечает он, — Ja, ich liebe Mutter.
Meine Mutter arbeitet «Астория».
— Но вы слишком любите растения, Генрих,
И мы теперь самые худшие из коллектива,
Мы роем рвы, чтобы ходить ниже поверхности.
Оцепененье жуков кажется бесконечным.
Зной потрескивает в травяных сухожильях.
Огнистые горицветы обугливаются от солнца,
Их смолистые стебли тают как восковые.
— Не есть, — возражает мне Генрих, — nein, Genosse.
И он показывает на свои ноги для оправданья.
Сапоги его скрючены, как два прокаженных,
Это не сапоги, это «Я» и не «я» Авенариуса.
— О, — говорю я, — зачем вы бежали в Россию?
Вы — садовник, а у нас .мало времени для украшений,
Вы можете возвратиться на родину за сапогами...
— Родина, — произносит он и поднимает лопату.
Солнечные занозы перемешаются в бревнах.
Жуки переползают с места на место,
Их коленчатые лапы вывернуты наизнанку.
— Die Heimat, — повторяет он, поднимаясь.
Леонид Лавров
Из «Записок о невозможном»
1933
Щагреневые жуки вползают им на поверхность.
Коленчатыми ногами пробуют они воздух.
Намагниченными усами познают протяженность.
Само бытие дрожит у них в брюшковине,
И солнечный рассол впитывают их крылья.
Мы сидим тихо, словно нас нету.
Махорочный дым наш покачивает два стебля,
Чтоб доказать птицам, что мы существуем.
Бумажные облака протекают над нами,
И мы пытаемся проследить их полет, не мигнувши.
Потом я говорю медленно, как засыпая:
— Вы очень любите вашу мать, Herr Генрих?
— Ja, — отвечает он, — Ja, ich liebe Mutter.
Meine Mutter arbeitet «Астория».
— Но вы слишком любите растения, Генрих,
И мы теперь самые худшие из коллектива,
Мы роем рвы, чтобы ходить ниже поверхности.
Оцепененье жуков кажется бесконечным.
Зной потрескивает в травяных сухожильях.
Огнистые горицветы обугливаются от солнца,
Их смолистые стебли тают как восковые.
— Не есть, — возражает мне Генрих, — nein, Genosse.
И он показывает на свои ноги для оправданья.
Сапоги его скрючены, как два прокаженных,
Это не сапоги, это «Я» и не «я» Авенариуса.
— О, — говорю я, — зачем вы бежали в Россию?
Вы — садовник, а у нас .мало времени для украшений,
Вы можете возвратиться на родину за сапогами...
— Родина, — произносит он и поднимает лопату.
Солнечные занозы перемешаются в бревнах.
Жуки переползают с места на место,
Их коленчатые лапы вывернуты наизнанку.
— Die Heimat, — повторяет он, поднимаясь.
Леонид Лавров
Из «Записок о невозможном»
1933
пятница, августа 02, 2019
Вот белоснежная вершина.
На ней стиральная машина.
В ней очищает русский стих,
чью глубину я не постиг,
очаровательный мужчина -
с восточной мудростью в глазах.
Ликуйте, музы! Се - казах.
А у разбитого корыта
сидят соперники Бахыта -
и юноши, и старики,
а в том корыте - ни строки,
ни образа - лишь зависть злая
порочит сына Шкурулая.
2.
Все так. Без зависти и страха
семит не смотрит на казаха.
Сиди, еврей, деньгу считай.
Казах восходит на Синай.
Он - сын небес, мы - дети праха.
Он радостен, мы - дети плача.
И я, обрез в кармане пряча,
иду, печальный, на базар,
одесский бледен мой загар.
С казахом рядом полукровки
ползут, как божии коровки.
В стихах их ужас и распад,
унылый лад, кромешный ад,
а рифмы - грубы и неловки.
3.
И я, бандеровец прилежный,
был бледный пленник страсти нежной,
и где ты, память юных дней,
когда отрадою моей
была прекрасная казашка.
В руке моей цвела ромашка -
не любит, любит... Лепестки
летели прочь с моей руки.
Так, Джамиля! Иная ныне
у нас судьба. И как в пустыне
пророк библейский, так Бахыт
одним лишь русским словом сыт,
вновь привлекает наши взоры,
как злостных альпинистов - горы.
4.
Печальна участь графомана.
Блуждает он среди тумана.
Ему не в радость летний зной.
О Муза! Посиди со мной -
взывает громко он - но муза,
страшится этого союза,
но сладок ей союз иной.
Нет! Не советский, но высокий!
С казахом ветреным вдвоем
ты коротаешь день за днем,
он сын Востока хитроокий,
ему мы славу воспоем.
Он - словно парус одинокий
в тумане моря голубом.
И я пишу ему в альбом
сии возвышенные строки.
Борис Херсонский.
"Ода высокоторжественная в честь дня рождения Бахыта Кенжеева (Bakhyt Kenjeev)"
2019
четверг, августа 01, 2019
на берегу никому не известного моря жил седовласый старец.
каждый вечер он выходил ловить рыбу,
резвую, как сталь, и опасную, как кинжал.
так и в этот вечер он вышел навстречу сверкающим волнам —
и пучина всмотрелась в него. но злобе было не место в его сердце.
старца звали кимвал.
солнце садилось так низко, что было больно смотреть,
а рыба плескалась по-прежнему:
химеры, гекаты иного неба, иных знаков, спускались им на головы.
«да, иных знаков», — повторял старец.
«иных, иных», — вторили рыбы.
что если мы никогда сюда не вернёмся?
что если мы никуда и не уходили с этого берега, из этой злобной пучины?
сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода.
«да, вода сочилась, но что было после?» — спрашивал старец.
«единственное, чем мы обладаем по праву, это МЫ ВСЕ ЗАБЫЛИ», — вторили вторили рыбы.
так старец очутился посреди никому не известного моря —
где-то на границе присутствия и забвения.
он побрел по воде. странно, дна и ног не видать,
но путь расстилается как память о пути.
мрак протягивал ему свои щупальца.
Мария Клинова
2019
резвую, как сталь, и опасную, как кинжал.
так и в этот вечер он вышел навстречу сверкающим волнам —
и пучина всмотрелась в него. но злобе было не место в его сердце.
старца звали кимвал.
солнце садилось так низко, что было больно смотреть,
а рыба плескалась по-прежнему:
химеры, гекаты иного неба, иных знаков, спускались им на головы.
«да, иных знаков», — повторял старец.
«иных, иных», — вторили рыбы.
что если мы никогда сюда не вернёмся?
что если мы никуда и не уходили с этого берега, из этой злобной пучины?
сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода. сочилась вода.
«да, вода сочилась, но что было после?» — спрашивал старец.
«единственное, чем мы обладаем по праву, это МЫ ВСЕ ЗАБЫЛИ», — вторили вторили рыбы.
так старец очутился посреди никому не известного моря —
где-то на границе присутствия и забвения.
он побрел по воде. странно, дна и ног не видать,
но путь расстилается как память о пути.
мрак протягивал ему свои щупальца.
Мария Клинова
2019
четверг, июля 25, 2019
В город, особенно если
он нарисован
тщательно
детально и чуть дыша,
Нельзя выходить тем,
кто эстетически не подкован.
Не носит бумаги, красок,
простого карандаша.
Однако,
если немного учился в школе,
Легко избежишь разочарований,
Пустых потерь.
В нужный момент,
избегая ненужной боли -
Садись и рисуй дверь.
Неудачное время,
место, неловко, плохо.
Скажут «лучше бы позже» - но нет.
Не верь.
Отмеряя время
длиною долгого вздоха -
Сиди и рисуй дверь.
На стене, если так удобней,
На лавочке, на заборе.
Рисуй тем быстрее,
чем горше тебя штормит.
Откроешь потом.
Или с той стороны откроют.
Мне ли тебя учить
обращаться
с нарисованными
дверьми.
Катерина Сокрута
2017
тщательно
детально и чуть дыша,
Нельзя выходить тем,
кто эстетически не подкован.
Не носит бумаги, красок,
простого карандаша.
Однако,
если немного учился в школе,
Легко избежишь разочарований,
Пустых потерь.
В нужный момент,
избегая ненужной боли -
Садись и рисуй дверь.
Неудачное время,
место, неловко, плохо.
Скажут «лучше бы позже» - но нет.
Не верь.
Отмеряя время
длиною долгого вздоха -
Сиди и рисуй дверь.
На стене, если так удобней,
На лавочке, на заборе.
Рисуй тем быстрее,
чем горше тебя штормит.
Откроешь потом.
Или с той стороны откроют.
Мне ли тебя учить
обращаться
с нарисованными
дверьми.
Катерина Сокрута
2017
понедельник, июля 22, 2019
Когда на тебя посмотрят как на пройденный по этапу этап,
как на книгу, напрочь запертую в старомодный шкап
хер знает кем, черт знает в каком году,
смиренно стоящую во втором ряду,
на страницах хранящую следы чьих-то зубчатых лап,
где предсмертный хрип все равно, что полночный храп,
где в обнимку спят эскулап и сатрап,
тогда, в этом затхлом, проплеванном напрочь аду -
жди, я к тебе приду.
Провал в небытие все равно, что в небо прыжок.
Клал зубы на полку, а там лежит пирожок,
и рюмка, которую нужно выпить на посошок,
огурец соленый, маринованный артишок,
в общем, это не полка, это изысканный стол.
Все перемелется будет мука, мелкий помол.
Все переменится, с неба спустится Новый Иерусалим,
краткую жизнь мы мучением вечным продлим.
В Вильнюсе, помнится, ты заходил в костел,
резные скамьи, статуи, мраморный пол,
бородатый Бог, изнутри покрывающий пол-
купола, мы не прощаемся с ним,
ты даже в аду раним, но храним.
Я пишу тебе в день юбилея красавицы той,
что лежала в твоих объятиях, и казалась святой,
рисовала тушью в блокноте, напевала мотив простой,
приезжала в ссылку, любовью оплачивая простой,
ей, красавице, восьмидесятник, и сын твой не мальчик уже,
повидавший девок голыми и в неглиже,
странно, ты мог быть счастлив, но счастье прошло стороной,
осталось вместе с той несчастной страной,
что вовсю старалась, но стать не смогла иной.
Подумай, ей восемьдесят, а тебе почти шестьдесят.
Тебя обогнали. В темной вечности годы висят,
как сушеные рыбки, что чешуей блестят,
и глаза их затянуты пеленой.
Борис Херсонский
"Иосифу Бродскому в день рождения Марии Басмановой"
22.07.2018
воскресенье, июля 14, 2019
У Кащея Бессмертного три внебрачные дочки:
от Марьи Моревны,
от Елены Прекрасной,
от Василисы Премудрой.
Все они учатся в заморских странах,
красят волосы и ресницы, говорят не по-русски.
Старшая вся в мать (и коня на скаку, и в избу, и далее),
к средней сватается Джон-царевич
(видать, какой-то из ихних),
младшая хочет быть танцовщицей,
у неё змеиная гибкость и папины глаза.
Шлёт им письма с гонцами Кащей, умоляет:
«Дочери мои, приезжайте, обниму вас хоть по разочку.
Жизнь моя на конце иглы, игла в яйце,
яйцо уже снесла утка…
Долго ли мне чахнуть над златом
(по утрам мучает кашель, по вечерам изжога,
по ночам бессонница),
всё до монеточки для вас берегу-стараюсь…»
Три внебрачных Кащеевых дочки:
от Марьи Моревны,
от Елены Прекрасной,
от Василисы Премудрой —
не отвечают на письма. Думают:
папка-то у нас бессмертный!
Успеется ещё…
Елена Касьян
2019
суббота, июля 13, 2019
Это третья сюита из Книги Конца,
формульный опыт рисунков исчезновений секунд -
наносить на них ноту со звоном и пускать по ветрам,
Океан возьмёт.
И опустит ко дну глубоко-глубоко
по пяти линейкам от всех возможных ушей -
готово всё.
Там и пюпитры, и оркестр, и дирижер,
есть струнные рыбы, тарелки, виолончель,
отзвук и позывные, может быть - Луне,
м. б. луне, а м. б. и мне, -
Пузыри Земли.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не уходи, подожди, пережди уход
первозвучных гамм.
2
Под полуцельсным небом не живут снегири,
Наша Крепость на куриных ногах,
наши слоны стреножены и солому жуют рабы,
что же мы стережем, эти льды, этот съеденный муравьями каркас,
эти каски заржавленные, эту поллюцию в мордах и сапогах,
глинозём отравленный, где ни колоска,
это за них мы стояли насмерть и стою на смерть?
Отзвенели серебряных труб веера,
эти флейты закупоренные да диктофоны лжи,
что уж там тренькать, я вены испепелил,
грезилось всё ж об Анналах, вот и получай - онал...
В Токио высадились вороны с размахом крыл в 1 м.
Их 300 тыс!
Близятся Дафна дю Мюрье и Хичкок.
3
Ну-ну. Посмотри.
На блистающем небе горят янтари,
но не лейкоцит!
И ходи по ковру как эксгибиционист, -
нету мантий!
Ну на улицах пусть, а глянешь в глазок, -
нету голых!
Забинтованы в джинсы.
Я оторвался от жизни и пуговицей сижу плашмя.
Ты пришей.
Не швея.
4
Я был сапожок, калигула, бешеный щенок,
танковые дивизии ЭСЭС шли и шли,
к бою готовятся дети-убийцы и дрессированные псы,
нам дают по бутыли горючей смеси а псам повязывают восемь гранат,
а Армии Побед стоят и стоят.
И вот мы бежим под танки (дети и псы!),
угол стрельбы танковых пушек выше и нас не догнать пальбой,
нас сотни, и псы бросаются под гусеницы без ошибок, взрывы там и сям,
а дети встают во весь рост и бросают в танки бутыль 1 л. -
пылают! и, ослепленные, месят юные тельца
(мне было 8-9, а вообще-то пяти-тринадцати лет).
И вот раздаётся громокипящее «Ура» -
это под знаменами с оркестром наши героические полки,
рёвы орудий и звон «Катюш»!..
только вот танки-то взорваны, а останки ушли,
всем выдают медали «Славы» и привинчивают Красную Звезду,
офицерам и генералам - аксельбант,
а бешеным щенкам по полкотелка
пшенки, с морозцем. От 200-от к примеру нас остается 3.
5
Печали плеч и губ трегубость,
союз Луны и глаз и ягод - сад,
у карт ложатся на клеенку трефы,
Звезда как ваза доверху полна солдат.
Они в ногтях, полны мортир в карманах,
их каски циферблатные и гриб,
марш-марш бумажные в шелках кондоры,
их груди шоколадные гравюр!
6
И вот мне снится и снится одно и то ж.
Как бегут по смерзшемуся глинозему эн-эн тысяч детей,
русскихпольскихеврейскихцыганскихвенгерских и пр.
«освобожденных от фашизма стран»,
в шинелях не по росту снятых с убитых в трофейных башмаках
гигантских, те вылетают с ног, и бегут босиком,
шинели слетают и бегут в одних трусах,
вьются снега, ливни стоят столбом,
бьют пулеметы и мины а мы бежим и бежим,
безоружные, а следом топочут герои Побед.
Я просыпаюсь, снимаю мини-кошмар вином,
и вижу в полутьме расстрелы детей-убийц.
О дети, дети, дунайские волны и вальс в лесу прифронтовом!
Нас не было, мы - авторизованный перевод - из снов...
7
В этот светлый век я один жесток,
остальные сеют цветы румян,
им оставим сей маскарадный жест...
- Йо-хо-хо! -
и бутылка Рима!
8
Идём. Протяни мне руку за бедные образцы
ночи, оплаканной мириадами сов,
может быть, будет неожиданный вал
и астероид как медноскальный подплывет,
выйдем, и сядем на табуретки и улетим
и прицепив на крюк свой дом и сад и сарай.
9
Я ястребов глажу, и пылью покрыто перо,
нет, не Луна, а пробито их темя и кем?
я же сам ягодами кормил дроздов,
разве они поют необученные, их место - клетка, я их учил, и что ж?
ищущий Ядерный Гриб, Над мирный Зонт, - вот и нашел сморчков -
ищущий боя гений, темя пробито, слёг.
Утром возьмусь за лопату, им не дотянуть...
10
Разве ты объяснишь кеглям на двух башмаках
у Скорлупы Земли?
Их собьют, а они опять
встанут, покачиваясь как Ваньки-Встаньки бдить.
11
Поющий о смерти - заклинает жизнь,
ты еще пройдешь через сто сетей,
ты еще запоешь как буйвол недоенный, - о! да и пою
уж 50 - так,
уж 50 лет, уж скоро (е. б. ж.) - 65.
Эта песнь не о себе.
так поют камни, а птицы - не так,
раковины морей - так, а дельфины - не так,
Огненная Земля - не так, и Антарктида - так.
Суммируем: автор поёт как пообанный,
он - Антимир и мутак.
Не мозговито.
12
Я славлю тавто, а логию - нет.
Я пел Тому на зад 300 млн лет.
Я видел как бились боги и титаны - болт о болт,
и у них был слабый волосяной покров, как у людей.
Я видел как люди мутировали в обезьян,
от атомных взрывов и с жалобами бежали ко мне,
я рассудил, что мясная пища
и жарил их на гвозде,
всё поколенье обезьян-мутантов истребя.
Я сделал из грязи людей и опять вдохнул им в рот кислород:
прошло 10 млрд лет, и вот они опять мутируют в обезьян.
Смотрю на этот этап с любовью (себе на уме!),
идеализм конечно ж, но зато не конец, -
гвоздь мой цел в шкатулке а огня хоть отбавляй.
13
Прими же правду мироустроенного естества,
две пичужки, сидя на раме, открытой в сад,
и болтают, смеясь, и посматривают в меня - миг-миг!
а на поэтов смотрю как на помои, сливаемые изо рта в рот,
этот «лиризм» и «тепло» их - челюстная слюна - еще та!
или же нечто вроде лесбийства - сосанье грудей - у Нянь.
Ложась на ню, я надеваю бронежилет,
кончаю - и приставляю ей к виску и нажимаю курок,
что делать, денди, - это рок.
И мнится мне...
И мнится мне, музыколог пуль, - уж не будет турнирных войн,
всё растворится в бесчестье «точечных бомб»,
ни одна Армия в Мире не способна на клинч...
С неба ничего не падает, кроме льда.
14
Если встать на колени, молясь миражу,
позвонки костенеют, морозится мозг,
онемеют и чресла, т. д. и т. п.
На колени поставлен 2000 лет
тот, кто гордое носит «золотой миллиард»,
и согбенные спины оплавил им жир.
и уж кажется, не подняться с колен
никогда, никогда, никогда.
15
Никогда не говори: никогда, никогда, никогда.
Но всегда! Только третий петух запоёт, и встают
батальоны войны за алмазом алмаз
и идут как Духи по Шару, звеня головой,
и трубит Черный Зверь Гавриил,
полководец Трубы,
и число его звонко: 999, он - ЗВЕРЬ,
а число людомасс от Него:
999 - полнота,
Зеркало.
Перевертыш:
666.
Вот число людомасс: - 666; шестерня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не называй. Сказанное громко отодвигает тебя в небытие...
16
Матка Надия, береги!
этот клён из живописи из зубцов,
пронизанный, алый, парашютист,
не разбей! эти ивы снежнозеленые, аквариум - над ним,
где чередуются шелк, кадмий и ультрамарин,
замерли листья, тонкообразны, цветя,
где их будут топотом бить...
Идут! и далекий Идол свистит им в рот,
стой, тот кто идёт!
17
Не упускай. Эту осень, еще зелены дожди,
этот сентябрь, он магичен и красочность впереди,
и в желтокрасных шелках будет небесный свод
и земной порошок.
И будет Небо - необъективно и вольет иглой тебе Новую Луну,
Новую Луну, Зюлейку-Сатану.
И ты будешь как прежде со своей седою головой,
и смотреть, запрокидываясь, блеск голубых Рыб,
с седою головой - звук горловой.
Горизонтальные птицы, ноги поджаты у них
как губы у женщин, и те и те улетают на Юг,
да наждачные пилы - когти точить,
да леденящий эпос генеалогических фраз.
Кого ты приманил, кого прилунил?
18
Затмение Луны (полноценной), и она оранжевая - рубин,
повсюду в садах жгут дым голубой, и я задыхаюсь от,
я неумен созерцать, а движенья сжигают яд,
но не успокаивают...
Сад полон:
от заменителей звеёд до оловянных яблок -
всё тут.
А я б променял эту плодность на бокалы вин на каждом суку,
чтоб звенели они мерцая как маятники и - всегда,
и я б ходил просыпаясь и пил допоздна то коньяк, то бенедиктин,
и было б мне лучше от этого чем от всего.
То ликер шерри-бренди то водку с перцовым стручком,
то чешский ром то британский джин то виски без льдин,
и было б мне лучше чем без всего.
Я б променял свою жизнь, полную т. ск. книг из соловьев и комет
на цистерну сивухи (картофельной!) 70°,
и пил бы из шланга (вот уж где дух, так Дух!),
и мне было б лучше и было б мне лучше - окостенеть.
Но сурово. Из щели Крыса высовывает Золотой Hoc, -
не пахну ль я бальзамом? -
о нет, о нет!
19
Не приманил, не прилунил,
нет октав.
Вялозеленые листья приспускают зонты,
призраки сеют капли, их семена.
Можно б раздвинуть тучи, как штору, но в ней нет дней,
а календарные дни как санитарные иглы идут шаг в шаг,
океаны мерзнут, их транзитный язык, -
не ахти. Эти этюды оставь...
Метутся листочки рук и ног.
20
Но есть иная жизнь, где нет Начал,
союз луны и глаз и вёсла сада,
где страсть новорождённая как ночь,
и с сигаретой дочери Содома.
Здесь я чужой среди домов и плит,
поставленных с окнами вертикально,
и не течет по морю черный плот,
и запах вин как золото литое.
И запах роз душицы и мелисс
как говорится в этом Доме Жизни,
где тени с лестниц ходят как моря,
и звуковые груди юных женщин.
О бедный бредный Мир из клаузул,
мне нужен чек на выходы с судьбою,
а я лечу как вынутый кинжал,
в давным-давно покончивший с собою.
Виктор Соснора
"999–666"
июнь 2000 – апрель 2001
наносить на них ноту со звоном и пускать по ветрам,
Океан возьмёт.
И опустит ко дну глубоко-глубоко
по пяти линейкам от всех возможных ушей -
готово всё.
Там и пюпитры, и оркестр, и дирижер,
есть струнные рыбы, тарелки, виолончель,
отзвук и позывные, может быть - Луне,
м. б. луне, а м. б. и мне, -
Пузыри Земли.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не уходи, подожди, пережди уход
первозвучных гамм.
2
Под полуцельсным небом не живут снегири,
Наша Крепость на куриных ногах,
наши слоны стреножены и солому жуют рабы,
что же мы стережем, эти льды, этот съеденный муравьями каркас,
эти каски заржавленные, эту поллюцию в мордах и сапогах,
глинозём отравленный, где ни колоска,
это за них мы стояли насмерть и стою на смерть?
Отзвенели серебряных труб веера,
эти флейты закупоренные да диктофоны лжи,
что уж там тренькать, я вены испепелил,
грезилось всё ж об Анналах, вот и получай - онал...
В Токио высадились вороны с размахом крыл в 1 м.
Их 300 тыс!
Близятся Дафна дю Мюрье и Хичкок.
3
Ну-ну. Посмотри.
На блистающем небе горят янтари,
но не лейкоцит!
И ходи по ковру как эксгибиционист, -
нету мантий!
Ну на улицах пусть, а глянешь в глазок, -
нету голых!
Забинтованы в джинсы.
Я оторвался от жизни и пуговицей сижу плашмя.
Ты пришей.
Не швея.
4
Я был сапожок, калигула, бешеный щенок,
танковые дивизии ЭСЭС шли и шли,
к бою готовятся дети-убийцы и дрессированные псы,
нам дают по бутыли горючей смеси а псам повязывают восемь гранат,
а Армии Побед стоят и стоят.
И вот мы бежим под танки (дети и псы!),
угол стрельбы танковых пушек выше и нас не догнать пальбой,
нас сотни, и псы бросаются под гусеницы без ошибок, взрывы там и сям,
а дети встают во весь рост и бросают в танки бутыль 1 л. -
пылают! и, ослепленные, месят юные тельца
(мне было 8-9, а вообще-то пяти-тринадцати лет).
И вот раздаётся громокипящее «Ура» -
это под знаменами с оркестром наши героические полки,
рёвы орудий и звон «Катюш»!..
только вот танки-то взорваны, а останки ушли,
всем выдают медали «Славы» и привинчивают Красную Звезду,
офицерам и генералам - аксельбант,
а бешеным щенкам по полкотелка
пшенки, с морозцем. От 200-от к примеру нас остается 3.
5
Печали плеч и губ трегубость,
союз Луны и глаз и ягод - сад,
у карт ложатся на клеенку трефы,
Звезда как ваза доверху полна солдат.
Они в ногтях, полны мортир в карманах,
их каски циферблатные и гриб,
марш-марш бумажные в шелках кондоры,
их груди шоколадные гравюр!
6
И вот мне снится и снится одно и то ж.
Как бегут по смерзшемуся глинозему эн-эн тысяч детей,
русскихпольскихеврейскихцыганскихвенгерских и пр.
«освобожденных от фашизма стран»,
в шинелях не по росту снятых с убитых в трофейных башмаках
гигантских, те вылетают с ног, и бегут босиком,
шинели слетают и бегут в одних трусах,
вьются снега, ливни стоят столбом,
бьют пулеметы и мины а мы бежим и бежим,
безоружные, а следом топочут герои Побед.
Я просыпаюсь, снимаю мини-кошмар вином,
и вижу в полутьме расстрелы детей-убийц.
О дети, дети, дунайские волны и вальс в лесу прифронтовом!
Нас не было, мы - авторизованный перевод - из снов...
7
В этот светлый век я один жесток,
остальные сеют цветы румян,
им оставим сей маскарадный жест...
- Йо-хо-хо! -
и бутылка Рима!
8
Идём. Протяни мне руку за бедные образцы
ночи, оплаканной мириадами сов,
может быть, будет неожиданный вал
и астероид как медноскальный подплывет,
выйдем, и сядем на табуретки и улетим
и прицепив на крюк свой дом и сад и сарай.
9
Я ястребов глажу, и пылью покрыто перо,
нет, не Луна, а пробито их темя и кем?
я же сам ягодами кормил дроздов,
разве они поют необученные, их место - клетка, я их учил, и что ж?
ищущий Ядерный Гриб, Над мирный Зонт, - вот и нашел сморчков -
ищущий боя гений, темя пробито, слёг.
Утром возьмусь за лопату, им не дотянуть...
10
Разве ты объяснишь кеглям на двух башмаках
у Скорлупы Земли?
Их собьют, а они опять
встанут, покачиваясь как Ваньки-Встаньки бдить.
11
Поющий о смерти - заклинает жизнь,
ты еще пройдешь через сто сетей,
ты еще запоешь как буйвол недоенный, - о! да и пою
уж 50 - так,
уж 50 лет, уж скоро (е. б. ж.) - 65.
Эта песнь не о себе.
так поют камни, а птицы - не так,
раковины морей - так, а дельфины - не так,
Огненная Земля - не так, и Антарктида - так.
Суммируем: автор поёт как пообанный,
он - Антимир и мутак.
Не мозговито.
12
Я славлю тавто, а логию - нет.
Я пел Тому на зад 300 млн лет.
Я видел как бились боги и титаны - болт о болт,
и у них был слабый волосяной покров, как у людей.
Я видел как люди мутировали в обезьян,
от атомных взрывов и с жалобами бежали ко мне,
я рассудил, что мясная пища
и жарил их на гвозде,
всё поколенье обезьян-мутантов истребя.
Я сделал из грязи людей и опять вдохнул им в рот кислород:
прошло 10 млрд лет, и вот они опять мутируют в обезьян.
Смотрю на этот этап с любовью (себе на уме!),
идеализм конечно ж, но зато не конец, -
гвоздь мой цел в шкатулке а огня хоть отбавляй.
13
Прими же правду мироустроенного естества,
две пичужки, сидя на раме, открытой в сад,
и болтают, смеясь, и посматривают в меня - миг-миг!
а на поэтов смотрю как на помои, сливаемые изо рта в рот,
этот «лиризм» и «тепло» их - челюстная слюна - еще та!
или же нечто вроде лесбийства - сосанье грудей - у Нянь.
Ложась на ню, я надеваю бронежилет,
кончаю - и приставляю ей к виску и нажимаю курок,
что делать, денди, - это рок.
И мнится мне...
И мнится мне, музыколог пуль, - уж не будет турнирных войн,
всё растворится в бесчестье «точечных бомб»,
ни одна Армия в Мире не способна на клинч...
С неба ничего не падает, кроме льда.
14
Если встать на колени, молясь миражу,
позвонки костенеют, морозится мозг,
онемеют и чресла, т. д. и т. п.
На колени поставлен 2000 лет
тот, кто гордое носит «золотой миллиард»,
и согбенные спины оплавил им жир.
и уж кажется, не подняться с колен
никогда, никогда, никогда.
15
Никогда не говори: никогда, никогда, никогда.
Но всегда! Только третий петух запоёт, и встают
батальоны войны за алмазом алмаз
и идут как Духи по Шару, звеня головой,
и трубит Черный Зверь Гавриил,
полководец Трубы,
и число его звонко: 999, он - ЗВЕРЬ,
а число людомасс от Него:
999 - полнота,
Зеркало.
Перевертыш:
666.
Вот число людомасс: - 666; шестерня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не называй. Сказанное громко отодвигает тебя в небытие...
16
Матка Надия, береги!
этот клён из живописи из зубцов,
пронизанный, алый, парашютист,
не разбей! эти ивы снежнозеленые, аквариум - над ним,
где чередуются шелк, кадмий и ультрамарин,
замерли листья, тонкообразны, цветя,
где их будут топотом бить...
Идут! и далекий Идол свистит им в рот,
стой, тот кто идёт!
17
Не упускай. Эту осень, еще зелены дожди,
этот сентябрь, он магичен и красочность впереди,
и в желтокрасных шелках будет небесный свод
и земной порошок.
И будет Небо - необъективно и вольет иглой тебе Новую Луну,
Новую Луну, Зюлейку-Сатану.
И ты будешь как прежде со своей седою головой,
и смотреть, запрокидываясь, блеск голубых Рыб,
с седою головой - звук горловой.
Горизонтальные птицы, ноги поджаты у них
как губы у женщин, и те и те улетают на Юг,
да наждачные пилы - когти точить,
да леденящий эпос генеалогических фраз.
Кого ты приманил, кого прилунил?
18
Затмение Луны (полноценной), и она оранжевая - рубин,
повсюду в садах жгут дым голубой, и я задыхаюсь от,
я неумен созерцать, а движенья сжигают яд,
но не успокаивают...
Сад полон:
от заменителей звеёд до оловянных яблок -
всё тут.
А я б променял эту плодность на бокалы вин на каждом суку,
чтоб звенели они мерцая как маятники и - всегда,
и я б ходил просыпаясь и пил допоздна то коньяк, то бенедиктин,
и было б мне лучше от этого чем от всего.
То ликер шерри-бренди то водку с перцовым стручком,
то чешский ром то британский джин то виски без льдин,
и было б мне лучше чем без всего.
Я б променял свою жизнь, полную т. ск. книг из соловьев и комет
на цистерну сивухи (картофельной!) 70°,
и пил бы из шланга (вот уж где дух, так Дух!),
и мне было б лучше и было б мне лучше - окостенеть.
Но сурово. Из щели Крыса высовывает Золотой Hoc, -
не пахну ль я бальзамом? -
о нет, о нет!
19
Не приманил, не прилунил,
нет октав.
Вялозеленые листья приспускают зонты,
призраки сеют капли, их семена.
Можно б раздвинуть тучи, как штору, но в ней нет дней,
а календарные дни как санитарные иглы идут шаг в шаг,
океаны мерзнут, их транзитный язык, -
не ахти. Эти этюды оставь...
Метутся листочки рук и ног.
20
Но есть иная жизнь, где нет Начал,
союз луны и глаз и вёсла сада,
где страсть новорождённая как ночь,
и с сигаретой дочери Содома.
Здесь я чужой среди домов и плит,
поставленных с окнами вертикально,
и не течет по морю черный плот,
и запах вин как золото литое.
И запах роз душицы и мелисс
как говорится в этом Доме Жизни,
где тени с лестниц ходят как моря,
и звуковые груди юных женщин.
О бедный бредный Мир из клаузул,
мне нужен чек на выходы с судьбою,
а я лечу как вынутый кинжал,
в давным-давно покончивший с собою.
Виктор Соснора
"999–666"
июнь 2000 – апрель 2001
четверг, июля 11, 2019
Если, - то что будут делать тюльпаны,
лилии с молоточками, вишни и сливы,
стёкла в окна́х, глобусы ламп и треножник
с пчелами на меду, и бассейн, и жаровня?
я не смогу быть ни с кем ни в одной из комнат,
твой сад заморозит и ветры сломают,
камни у дома сперва разойдутся и рухнут,
псы одичают, и эту Луну не увижу, -
все, что любила ты, и то, что меня не любила.
Виктор Соснора (1936-2019)
1999
стёкла в окна́х, глобусы ламп и треножник
с пчелами на меду, и бассейн, и жаровня?
я не смогу быть ни с кем ни в одной из комнат,
твой сад заморозит и ветры сломают,
камни у дома сперва разойдутся и рухнут,
псы одичают, и эту Луну не увижу, -
все, что любила ты, и то, что меня не любила.
Виктор Соснора (1936-2019)
1999
воскресенье, июля 07, 2019
это не о тебе и не о тебе и не о тебе
кожа будто натертая огурцом
голос будто натертый воском
уверенность в себе отполированная до блеска
иногда мне хочется походить на тебя
молодость говорящая только о себе
видящая только себя обманывающая себя
дождь заканчивается кошки бегут в траве
бегут в траве
дети разные другие маленькие существа
их, говорят, нужно любить
их, говорят, видят во сне к несчастью
2
холодное лето – люблю повторять несколько раз подряд,
холодное лето холодное лето холодное лето
этим холодным летом мы читали стихи о насилии
покупали сыр помидоры пакетики с красным перцем
готовили ужины старались казаться нормальными
последнее как всегда почти получалось
если люди не подходили к нам слишком близко
это слишком холодное лето
чтобы что-то могло вырасти дать цветы плоды семена
стать запомнившимся
мама по телефону спрашивает
нужно ли мне насушить укропа на зиму
это холодное и сырое лето укроп растет хорошо
его будет много нельзя дать пропасть хотя бы ему убеждает
любовь растет три года потом высыхает остается
большим легким нелепым мешочком укропа
с того самого холодного лета
когда заранее знаешь:
в итоге все равно придется его взять
в итоге все равно придется его выбросить
3
хочу купить красное платье из контекстной рекламы
похожее на перевернутый воздушный шар вот это вот длинное
многообещающе-бесформенное с большими карманами
в них можно положить расческу и деньги
все время про них забывать потом находить опять забывать
потом постирать вместе с ними или успеть выложить перед стиркой
сфотографироваться в красном платье
на фоне чужого желтого велосипеда выложить в фейсбуке
быть на фотографии молодой и красивой
знать что тебе нужно для того
чтобы быть молодой и красивой:
красное платье желтый велосипед
шестнадцать раз сделанный один и тот же кадр
какое лето, пишут все, давно такого не было
из шестнадцати кадров я узнаю себя только на одном
Екатерина Симонова
"Холодное лето"
2019
голос будто натертый воском
уверенность в себе отполированная до блеска
иногда мне хочется походить на тебя
молодость говорящая только о себе
видящая только себя обманывающая себя
дождь заканчивается кошки бегут в траве
бегут в траве
дети разные другие маленькие существа
их, говорят, нужно любить
их, говорят, видят во сне к несчастью
2
холодное лето – люблю повторять несколько раз подряд,
холодное лето холодное лето холодное лето
этим холодным летом мы читали стихи о насилии
покупали сыр помидоры пакетики с красным перцем
готовили ужины старались казаться нормальными
последнее как всегда почти получалось
если люди не подходили к нам слишком близко
это слишком холодное лето
чтобы что-то могло вырасти дать цветы плоды семена
стать запомнившимся
мама по телефону спрашивает
нужно ли мне насушить укропа на зиму
это холодное и сырое лето укроп растет хорошо
его будет много нельзя дать пропасть хотя бы ему убеждает
любовь растет три года потом высыхает остается
большим легким нелепым мешочком укропа
с того самого холодного лета
когда заранее знаешь:
в итоге все равно придется его взять
в итоге все равно придется его выбросить
3
хочу купить красное платье из контекстной рекламы
похожее на перевернутый воздушный шар вот это вот длинное
многообещающе-бесформенное с большими карманами
в них можно положить расческу и деньги
все время про них забывать потом находить опять забывать
потом постирать вместе с ними или успеть выложить перед стиркой
сфотографироваться в красном платье
на фоне чужого желтого велосипеда выложить в фейсбуке
быть на фотографии молодой и красивой
знать что тебе нужно для того
чтобы быть молодой и красивой:
красное платье желтый велосипед
шестнадцать раз сделанный один и тот же кадр
какое лето, пишут все, давно такого не было
из шестнадцати кадров я узнаю себя только на одном
Екатерина Симонова
"Холодное лето"
2019
пятница, июня 21, 2019
Oh, can't anybody see -
We've got a war to fight,
We've never found our way,
Regardless of what they say.
How can it feel this wrong,
From this moment -
How can it feel this wrong?
Storm in the morning light
I feel.
No more can I say,
Frozen to myself.
I got nobody on my side,
And surely that ain't right,
And surely that ain't right.
Oh, can't anybody see -
We've got a war to fight,
We've never found our way,
Regardless of what they say.
How can it feel this wrong?
From this moment -
How can it feel this wrong?
"Roads" by
Beth Gibbons of
"Portishead"
1994
We've never found our way,
Regardless of what they say.
How can it feel this wrong,
From this moment -
How can it feel this wrong?
Storm in the morning light
I feel.
No more can I say,
Frozen to myself.
I got nobody on my side,
And surely that ain't right,
And surely that ain't right.
Oh, can't anybody see -
We've got a war to fight,
We've never found our way,
Regardless of what they say.
How can it feel this wrong?
From this moment -
How can it feel this wrong?
"Roads" by
Beth Gibbons of
"Portishead"
1994
четверг, июня 20, 2019
Над Ладогой пылала мгла,
и, следовательно — алела.
Зима наглела, как могла:
ей вся вселенная — арена.
И избы иней оросил.
(Их охраняли кобелями).
И ворон,
воин-сарацин
чернел,
налево ковыляя.
И кроме — не было ворон.
С ним некому — соревнованье.
Настольной лампочки лимон
зелено-бел.
Он созревает.
И скрылся ворон...
На шабаш
шагала ночь в глубоком гриме.
Искрился только карандаш,
не целиком,
а только грифель.
Виктор Соснора
"Начало ночи"
1963-64
Зима наглела, как могла:
ей вся вселенная — арена.
И избы иней оросил.
(Их охраняли кобелями).
И ворон,
воин-сарацин
чернел,
налево ковыляя.
И кроме — не было ворон.
С ним некому — соревнованье.
Настольной лампочки лимон
зелено-бел.
Он созревает.
И скрылся ворон...
На шабаш
шагала ночь в глубоком гриме.
Искрился только карандаш,
не целиком,
а только грифель.
Виктор Соснора
"Начало ночи"
1963-64
понедельник, июня 17, 2019
He said I'm gonna buy this place and burn it down,
I'm gonna put it six feet underground.
He said I'm gonna buy this place and watch it fall,
Stand here beside me baby in the crumbling walls
Oh, I'm gonna buy this place and start a fire,
Stand here until I fill all your heart's desires,
Because I'm gonna buy this place and see it burn,
And do back the things it did to you in return.
You said, I'm gonna buy a gun and start a war,
If you can tell me something worth fighting for
Oh, and I'm gonna buy this place, that's what I said,
Blame it upon a rush of blood to the head.
Honey, all the movements you've started to make -
See me crumble and fall on my face,
And I know the mistakes that I've made -
See it all disappear without a trace.
And they call as they beckon you on,
They said, start as you mean to go on,
Start as you mean to go on.
He said I'm gonna buy this place and see it go
Stand here beside me baby, watch the orange glow
Some will laugh and some just sit and cry
But you just sit down there and you wonder why
So I'm gonna buy a gun and start a war,
If you can tell me something worth fighting for,
And I'm gonna buy this place, that's what I said,
Blame it upon a rush of blood to the head.
So meet me by the bridge
Oh, meet me by the lane
When am I going to see
That pretty face again
Meet me on the road
Meet me where I said
Blame it all upon
A rush of blood to the head
Chris Martin of
"Coldplay"
2002
He said I'm gonna buy this place and watch it fall,
Stand here beside me baby in the crumbling walls
Oh, I'm gonna buy this place and start a fire,
Stand here until I fill all your heart's desires,
Because I'm gonna buy this place and see it burn,
And do back the things it did to you in return.
You said, I'm gonna buy a gun and start a war,
If you can tell me something worth fighting for
Oh, and I'm gonna buy this place, that's what I said,
Blame it upon a rush of blood to the head.
Honey, all the movements you've started to make -
See me crumble and fall on my face,
And I know the mistakes that I've made -
See it all disappear without a trace.
And they call as they beckon you on,
They said, start as you mean to go on,
Start as you mean to go on.
He said I'm gonna buy this place and see it go
Stand here beside me baby, watch the orange glow
Some will laugh and some just sit and cry
But you just sit down there and you wonder why
So I'm gonna buy a gun and start a war,
If you can tell me something worth fighting for,
And I'm gonna buy this place, that's what I said,
Blame it upon a rush of blood to the head.
So meet me by the bridge
Oh, meet me by the lane
When am I going to see
That pretty face again
Meet me on the road
Meet me where I said
Blame it all upon
A rush of blood to the head
Chris Martin of
"Coldplay"
2002
понедельник, июня 10, 2019
мне нихуя не нравится что ты больна не мной
особенно когда я лежу с температурой обливаюсь потом становлюсь волной
и земной шар плывет у меня под ногами
а у тебя что плывет у тебя под кроссовками между позвонками
какие миры сгорают и рождаются в церковной тишине твоих легочных пазух
какие сигареты скручиваются в туманности слизистых перегородок и пауз
я отделил гулянье под луной
от быть-с-тобой
как доктор гильотен
непроизвольные воспоминания – от печенки мадлен
и да я дохуя как хочу играть словами
слегка соприкоснувшись
Александр Скидан
2019
воскресенье, июня 09, 2019
Уходит звук моей любимой беды, вчера еще тайком
зрачком январским, ястребиным горевшей в небе городском,
уходит сбивчивое слово, оставив влажные следы,
и ангелы немолодого пространства, хлеба и воды
иными заняты делами, когда тщедушный лицедей
бросает матовое пламя в глаза притихших площадей.
Проспекты, линии, ступени, ледышка вместо леденца.
Не тяжелее детской тени, не дольше легкого конца –
а все приходится сначала внушать неведомо кому,
что лишь бы музыка звучала в морозном вытертом дыму,
что в крупноблочной и невзрачной странице, отдающей в жесть,
и даже в смерти неудачной любовь особенная есть.
А кто же мы? И что нам снится? Дороги зимние голы,
в полях заброшенной столицы зимуют мертвые щеглы.
Платок снимая треугольный, о чем ты думаешь, жена?
Изгибом страсти отглагольной ночная твердь окружена.
и губы тянутся к любому, кто распевает об одном,
к глубокому и голубому просвету в небе ледяном...
Бахыт Кенжеев
Посвящение Елене Игнатовой
суббота, июня 08, 2019
В двух кварталах от прославленного собора
Здесь березы, что характерно, деталь декора,
А не часть какой-то рощи там, или бора,
Или саморастущей флоры подле забора.
В белых кадках, подсвеченные неоном,
Точно белые свечи, горящие в небе оном.
Вот идет человек, озирая пустынный город,
Мокрый ветер с Атлантики лезет ему за ворот.
Здесь река в часы прилива воняет гнилью,
Парапет присыпан дождем, а не снежной пылью,
Если кто-то возьмется тебе объяснить дорогу,
Скажет он — пройдите на запад еще немного,
А потом через два квартала свернете к югу —
Словно бы читаешь какую старую книгу...
Как бы вы ни рыскали в этом чужом болоте,
Ни Солянки и ни Полянки вы не найдете.
Бог берет человека за самое слабое место
И его переносит в какое-то новое место.
Вот идет человек, запахнувши плотней пиджак свой,
Мокрый ветер с Атлантики лезет ему под жабры.
Я отсюда, говорит человек, погляди, зараза,
Это мне дальний бакен сияет в четыре глаза,
Потому что языки в школе мы изучали,
Я почти понимаю надписи на причале.
Я осяду здесь, средь кирпичных портовых складов,
Мокрый ветер с Атлантики будет мне щеки гладить,
Здесь на черных волнах от бакена свет играет,
Сердце рвется в клочья и больше не умирает.
Я куплю котелок на голову, то есть шляпу,
Также зонтик, и больше не буду плакать.
Я отсюда, говорит человек, погляди, паскуда,
Ибо я ненавижу снег и взыскую чуда...
Ты, ваще, отвечает Город, собирай манатки,
У тебя сапоги в заплатках, а сердце в пятках,
Ишь чего возжаждал — вечные выходные,
English breakfast и кровавые отбивные,
У тебя гниль в жабрах, солитер в кишках, сыпь в горле,
Ты, ваще и не человек, а какой-то Горлум...
Так ползи во тьму с дурной своей парасолькой,
Там твоя Солянка крепко тебя посолит,
Там твоя Полянка сходит с тобой на пьянку,
Так ступай, о волынщик, играющий на тальянке!
Не забудь, говорит Город, теплей одеться,
Там уже метет так, что и не надейся...
Мария Галина
"Неземля"
ЛОНДОН ТЕМНОТЕ И ОГНЯХ
2019
А не часть какой-то рощи там, или бора,
Или саморастущей флоры подле забора.
В белых кадках, подсвеченные неоном,
Точно белые свечи, горящие в небе оном.
Вот идет человек, озирая пустынный город,
Мокрый ветер с Атлантики лезет ему за ворот.
Здесь река в часы прилива воняет гнилью,
Парапет присыпан дождем, а не снежной пылью,
Если кто-то возьмется тебе объяснить дорогу,
Скажет он — пройдите на запад еще немного,
А потом через два квартала свернете к югу —
Словно бы читаешь какую старую книгу...
Как бы вы ни рыскали в этом чужом болоте,
Ни Солянки и ни Полянки вы не найдете.
Бог берет человека за самое слабое место
И его переносит в какое-то новое место.
Вот идет человек, запахнувши плотней пиджак свой,
Мокрый ветер с Атлантики лезет ему под жабры.
Я отсюда, говорит человек, погляди, зараза,
Это мне дальний бакен сияет в четыре глаза,
Потому что языки в школе мы изучали,
Я почти понимаю надписи на причале.
Я осяду здесь, средь кирпичных портовых складов,
Мокрый ветер с Атлантики будет мне щеки гладить,
Здесь на черных волнах от бакена свет играет,
Сердце рвется в клочья и больше не умирает.
Я куплю котелок на голову, то есть шляпу,
Также зонтик, и больше не буду плакать.
Я отсюда, говорит человек, погляди, паскуда,
Ибо я ненавижу снег и взыскую чуда...
Ты, ваще, отвечает Город, собирай манатки,
У тебя сапоги в заплатках, а сердце в пятках,
Ишь чего возжаждал — вечные выходные,
English breakfast и кровавые отбивные,
У тебя гниль в жабрах, солитер в кишках, сыпь в горле,
Ты, ваще и не человек, а какой-то Горлум...
Так ползи во тьму с дурной своей парасолькой,
Там твоя Солянка крепко тебя посолит,
Там твоя Полянка сходит с тобой на пьянку,
Так ступай, о волынщик, играющий на тальянке!
Не забудь, говорит Город, теплей одеться,
Там уже метет так, что и не надейся...
Мария Галина
"Неземля"
ЛОНДОН ТЕМНОТЕ И ОГНЯХ
2019
понедельник, июня 03, 2019
Как, наверное, славно в этой гостинице,
и не нужно убирать за собой кровать.
Вчерашняя оторочка, снег на лиственнице,
выжрана дождём; снегу велено подождать.
В гостиницах самый дорогой сон-сон,
дороже и твоего пальто, и мечты.
Коридорный приходит с почтой и подносом,
и эта почта так кричит, так кричит.
У белки синеют глаза ореховые
в мгновение до прыжка.
Дети выводят снежную бабу у хайвея
из маленького снежка.
Дарья Баранова
aka Belka Brown
12.10.2012.
воскресенье, июня 02, 2019
В муравейнике труд муравьиных семей.
Сон летает за эхом.
Кто? кукушка живет или сам соловей
в хитром храмике этом?
О каком композиторе-чудаке
плачет флейта-комарик?
"Мяу" кошки на чьем-то ничьем чердаке,
и не снятся кошмары.
Только с некоторых мне мерещатся пор
журавлиные гусли,
как хорош этот не человеческий хор
этих грешников грусти.
Наши быстрые буквицы - мир неживой:
сколько лавров и терний!
Ничего не осталось у нас, ничего -
и ни тем, и ни тени.
Наши буквицы - бой петушиных корон,
ни сомнений, ни солнца.
Лишь летучие мыши мигают крылом.
Да свинцовые совы.
Так случается: лопнул огромный орех -
лишь скорлупка-пустышка.
Кто-то в мае аукнул, а лишь в январе
кто-то отклик услышал.
В озерцах у озер камышинки-камыш.
И с гримасами мимов
смотрят рыбы... А ты, паучонок, кружишь
в нашем шарике мыльном.
Солнце село. И цвет у небес нефтяной.
Что бормочет береза?
Затаился. Не страшно тебе? Ничего,-
вот и сердце не бьется...
Виктор Соснора
"Вечер в лесу"
1972
Кто? кукушка живет или сам соловей
в хитром храмике этом?
О каком композиторе-чудаке
плачет флейта-комарик?
"Мяу" кошки на чьем-то ничьем чердаке,
и не снятся кошмары.
Только с некоторых мне мерещатся пор
журавлиные гусли,
как хорош этот не человеческий хор
этих грешников грусти.
Наши быстрые буквицы - мир неживой:
сколько лавров и терний!
Ничего не осталось у нас, ничего -
и ни тем, и ни тени.
Наши буквицы - бой петушиных корон,
ни сомнений, ни солнца.
Лишь летучие мыши мигают крылом.
Да свинцовые совы.
Так случается: лопнул огромный орех -
лишь скорлупка-пустышка.
Кто-то в мае аукнул, а лишь в январе
кто-то отклик услышал.
В озерцах у озер камышинки-камыш.
И с гримасами мимов
смотрят рыбы... А ты, паучонок, кружишь
в нашем шарике мыльном.
Солнце село. И цвет у небес нефтяной.
Что бормочет береза?
Затаился. Не страшно тебе? Ничего,-
вот и сердце не бьется...
Виктор Соснора
"Вечер в лесу"
1972
пятница, мая 31, 2019
Отключили горячую воду.
Третий день кипятим воду в большой кастрюле,
В которую я обычно складываю свежие беляши,
Возимся с тазиком, моемся в нелепых позах, стараемся
Не думать о том, как глупо выглядим со стороны,
Стукаемся больно локтем, коленом, плечом
О край остывающего тазика, холодной ванны.
Горячей воды всегда не хватает.
Совсем измучились, раздражаемся.
Сколько так еще будет – не знает никто.
Обещали включить в пятницу, но, сами знаете,
Никогда нельзя верить тому, что тебе обещали.
Выливаешь в таз очередную кастрюлю,
Пробуешь рукой, морщишься,
Бормочешь под нос: любое домашнее бедствие, как любовь.
Так и она: то чересчур горячо, то слишком холодно,
Больно стукаешься локтем, плечом,
Сердцем, взглядом, но все равно продолжаешь
Опускать руки в воду, обжигаться,
Терпеть, замирать ненадолго, согреваясь,
Чувствовать безнадежно, как все остывает,
Знать, что, как всегда, любви не хватило, выходить замерзшим,
Вспоминать то, что никогда не хочется помнить -
Никогда нельзя верить тому, что тебе обещали.
Екатерина Симонова
Олечке Торопчиной
2019
четверг, мая 30, 2019
Дышу на стекло – за ним ледяные поля.
Поливаю сухую ветку – она зацветёт.
Стою в восходящем потоке. Он от тебя.
Вбиваю в стену стихи – они нас удержат.
Весь этот рок, весь этот Бог с его первой темой,
весь этот наш джем сейшн втроём,
отражение облака в море, йодистый ветер,
соло докембрийской соли – всё для тебя.
Когда вспорет небо труба и её удар
снесёт эту стену, мы взмоем с тобой, как пепел.
Руки поймав, наконец мы станцуем сальсу
босиком на огне.
Алексей Юдин
2019
среда, мая 29, 2019
Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался…»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
— Что за чёрт? — думает Юзек. — Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», — вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
— Юзек, я открою окно, ладно? — шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
— Хочешь пить? — а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» — Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.
Елена Касьян
2019
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
— Что за чёрт? — думает Юзек. — Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», — вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
— Юзек, я открою окно, ладно? — шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
— Хочешь пить? — а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» — Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.
Елена Касьян
2019
вторник, мая 28, 2019
Ты думаешь, что можно привыкнуть
к этому вечно ускользающему силуэту,
к этому голосу (тихо, тише, ещё тише)…
Где-то на периферии сознания — светящаяся точка,
пульсирующая — это про меня.
Это я, но ты думаешь, что можно закрыть глаза,
отвлечься, не смотреть.
Скользнёшь взглядом — светится.
Протянешь руку — ничего.
Полое, газообразное,
бестелесное… я там, где рука проходит насквозь.
Ты думаешь, что там уже ничего, а это я.
Ты берёшь мяч и бросаешь туда.
Потом камень бросаешь. Потом гранату.
И не смотришь, ну как будто не смотришь.
А оно, сука, светится.
И ты ложишься ничком, накрываешь голову руками
и сразу полностью, целиком знаешь — конец.
Ничего, нормально.
За тобой почти сразу приходят,
жалеют, тетешкают, лялькают, ведут –
такие большие залы… объясняют преимущества,
прячут разметку, зажигают весь свет.
Красивый такой ад, приличный — не стыдно,
нормально.
И когда думаешь, что (не может быть)
уже не слышно, не видно ничего вот этого
невыносимо-светящегося, пульсирующего ничего…
сбоку откуда-то, из-под стола, из-за двери
вдруг выкатывается мяч.
И всё, и всё.
Елена Касьян
2019
к этому голосу (тихо, тише, ещё тише)…
Где-то на периферии сознания — светящаяся точка,
пульсирующая — это про меня.
Это я, но ты думаешь, что можно закрыть глаза,
отвлечься, не смотреть.
Скользнёшь взглядом — светится.
Протянешь руку — ничего.
Полое, газообразное,
бестелесное… я там, где рука проходит насквозь.
Ты думаешь, что там уже ничего, а это я.
Ты берёшь мяч и бросаешь туда.
Потом камень бросаешь. Потом гранату.
И не смотришь, ну как будто не смотришь.
А оно, сука, светится.
И ты ложишься ничком, накрываешь голову руками
и сразу полностью, целиком знаешь — конец.
Ничего, нормально.
За тобой почти сразу приходят,
жалеют, тетешкают, лялькают, ведут –
такие большие залы… объясняют преимущества,
прячут разметку, зажигают весь свет.
Красивый такой ад, приличный — не стыдно,
нормально.
И когда думаешь, что (не может быть)
уже не слышно, не видно ничего вот этого
невыносимо-светящегося, пульсирующего ничего…
сбоку откуда-то, из-под стола, из-за двери
вдруг выкатывается мяч.
И всё, и всё.
Елена Касьян
2019
понедельник, мая 27, 2019
Почить? Но так не делают с котом.
Что будет делать кот в пустой квартире?
Начнем со стен,
Протиснемся сквозь мебель.
Не изменилось вовсе ничего,
Но все же сталось.
Не сдвинулось,
А все же не на месте.
И вечерами лампа не горит
На лестнице шаги – но не такие,
Рука и рыба на тарелке снова,
Но видно, что совсем не та рука.
Все не тогда, когда привыкло быть
Все не как надо, все не по порядку
Тут кто-то был, а нынче вот, исчез
И не понять, куда девался он,
Зачем его не видно.
Искали по шкафам,
Проверили по полкам,
Но даже под диваном не нашли
И, вопреки строжайшему запрету,
В бумагах рылись – нет его и в них.
Что ж сделаешь?
Дремать, дремать и ждать.
Вот он вернется, мы его увидим,
Узнает – так не делают с котом!Поймет, как нас он не интересует,
Хотя к нему и двинемся немного
На злых дрожащих от обиды лапах.
Но в первый миг - ни песен, ни прыжков.
Вислава Шимборска
в переводе
Дмитрия Бутрина
Оригинал:
Umrzeć - tego się nie robi kotu.
Bo co ma począć kot
w pustym mieszkaniu.
Wdrapywać się na ściany.
Ocierać między meblami.
Nic niby tu nie zmienione,
a jednak pozamieniane.
Niby nie przesunięte,
a jednak porozsuwane.
I wieczorami lampa już nie świeci.
Słychać kroki na schodach,
ale to nie te.
Ręka, co kładzie rybę na talerzyk,
także nie ta, co kładła.
Coś sie tu nie zaczyna
w swojej zwykłej porze.
Coś się tu nie odbywa
jak powinno.
Ktoś tutaj był i był,
a potem nagle zniknął
i uporczywie go nie ma.
Do wszystkich szaf sie zajrzało.
Przez półki przebiegło.
Wcisnęło się pod dywan i sprawdziło.
Nawet złamało zakaz
i rozrzuciło papiery.
Co więcej jest do zrobienia.
Spać i czekać.
Niech no on tylko wróci,
niech no się pokaże.
Już on się dowie,
że tak z kotem nie można.
Będzie się szło w jego stronę
jakby się wcale nie chciało,
pomalutku,
na bardzo obrażonych łapach.
O żadnych skoków pisków na początek.
Wisława Szymborska
пятница, мая 24, 2019
"От великих вещей остаются слова языка, свобода
в очертаньях деревьев, цепкие цифры года;
также - тело в виду океана в бумажной шляпе.
Как хорошее зеркало, тело стоит во тьме:
на его лице, у него в уме
ничего, кроме ряби.
Состоя из любви, грязных снов, страха смерти, праха,
осязая хрупкость кости', уязвимость паха,
тело служит в виду океана цедящей семя
крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,
человек есть конец самого себя
и вдается во Время.
Восточный конец Империи погружается в ночь - по горло.
Пара раковин внемлет улиткам его глагола:
то есть слышит собственный голос. Это
развивает связки, но гасит взгляд.
Ибо в чистом времени нет преград,
порождающих эхо.
Духота. Только если, вздохнувши, лечь
на спину, можно направить сухую речь
вверх - в направленьи исконно немых губерний.
Только мысль о себе и о большой стране
вас бросает в ночи от стены к стене,
на манер колыбельной.
Спи спокойно поэтому. Спи. В этом смысле - спи.
Спи, как спят только те, кто сделал свое пи-пи.
Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам.
И не спрашивай, если скрипнет дверь,
"Кто там?" - и никогда не верь
отвечающим, кто там."
Иосиф Бродский
из "Колыбельной трескового мыса"
1975
среда, мая 22, 2019
В рыбном ряду
продавщица другой на ушко:
«Снится, что у меня в животе петрушка,
Дольки лимона, перец и соль морская,
Я пресноводная рыба, а ты какая?
Снилось еще, что глаза у меня по бокам,
Плачу, такая, и слезы по плавникам,
Снился кроссворд: снасть рыбака, пять букв.
Плачу, такая, есть же, совсем без звуков».
Толстыми пальцами,
щурясь от дыма, вся в чешуе колец,
Тушит вторая окурок:
«Да ты пиздец».
Михаил Левантовский
«Несостоявшийся разговор двух продавщиц рыбы»
2019
воскресенье, мая 19, 2019
как любила она свою дочку, свою кровинку.
отлежала полгода в больнице. это ей не в новинку.
как дочка росла - не могла на нее надышаться.
как пришла пора умирать - рада с землей смешаться.
потому что земля тоже - мать, слова популярной песни.
потом придет добрый Бог и скажет - давай, воскресни!
и она воскреснет, а тут и дочка с букетом
бумажных роз раскрашенных фиолетовым цветом.
Борис Херсонский
2019
пятница, мая 17, 2019
ели картофельную шелуху варили крапиву
повторяли пословицу не до жиру хоть быть бы живу
мальчик учит сказку про гипотенузу и катет
керосина в лампе на донышке на вечер не хватит
помянем на ночь советских бабушек наших
постниц и праведниц не хуже древних монашек
я корова и бык я мужик хоть и баба все мы гермафродиты
мужья убиты дети голодны внуки хоть будут сыты
внуки будут сыты правнуки возмужают
займутся бизнесом встанут на ноги праправнуков нарожают
построят виллы с башнями зубцами и флюгерами
здесь в степи или там за морями и за горами
в общем все уладится у всех перспективы
шелуха картофеля вкусный суп из крапивы
сбор колосков по ночам поход в порожнюю лавку
а народ все толпится не подойти к прилавку
выпьешь чашу скорби правнучек дам добавку
Борис Херсонский
май 2017
четверг, мая 16, 2019
Город оказался таким, какие мы любим:
Разбегающиеся наивные улочки, кусты с бесконечными цветами,
Перевешивающимися, переливающимися через ограду,
Маленькие окна, открытые, с надутыми белыми занавесками,
Маленькая площадь с невысоким высохшим фонтаном,
Маленькие магазинчики, забитые вещами и сладостями.
Когда устали, сели в маленьком кафе, вкусно ели,
Порции оказались неожиданно большими, однако
Мы были так голодны, что они показались нам маленькими,
Выпили пива – не чтобы выпить, а немного,
Чтобы почувствовать вкус, становилось жарко, после
Нашли маленькую бордовую церковь
С крошечным садиком, в садике почему-то
Была похоронена красивая русская женщина,
Мы никогда не узнаем, кто она, но это неважно,
Мы сели на скамью, разделили на двоих одну марципанку,
Было тихо, только чуть слышно было
Маленький ветер и маленьких птичек в листве над нами,
Мы поглядели друг на друга, обменялись
Маленькими улыбками, маленьким пожатием рук,
Закрыли глаза, рядом, как всегда, рядом,
Я хотела сказать, но было так тихо и лень, и я не сказала:
Все-таки нет ничего важнее маленькой жизни, поскольку
Сохранять ее на самом деле гораздо труднее, чем терять и гореть,
Искать, взлетать, падать, снова надеяться, эти большие люди
Живут и умирают, так и не поняв самое важное:
Без наших маленьких жизней не было бы их большой,
Той самой, о которой мы читали, о которой слышали от других,
Которую видели в интернете,
О которой иногда тайком мечтали, но
Которой никогда по-настоящему не хотели.
Екатерина Симонова
2019
суббота, мая 11, 2019
возраст приносит с собой безобразные страхи,
похожие на пьяных с разливным пивом, улыбающихся без передних
одиночество старость потенциальное самоубийство.
потребность в личном пространстве порождает ненависть к случайным прикосновениям
или непозволенным к чужой самоуверенности в средствах передвижения.
обиды самоанализ очищенные от абьюза детские неврозы как молодые грецкие орехи шелушатся под рукой пахнут летом собираются деревенскими мальчиками вдоль дороги
все слишком солёное как неудачный завтрак напоминает тайную вечерю
где главный предатель это и главный свидетель
которому тепло, то есть безразлично.
Егана Джаббарова aka
Egana Cabbarly
2019
четверг, мая 09, 2019
За обедом он говорит:
надевай нарядное, мы идём на концерт.
Будет квартет, пианист-виртуоз в конце.
Бросай своё макраме, я купил билет.
Она говорит: Нет.
Ты только представь себе:
начнется пожар,
посыплются стены, асфальт поплывет, дрожа,
а я в легком платье, в бусах и без ножа,
на каблуках,
в шелках,
в кружевах манжет --
как же я буду бежать?
Он думает: вот-те на, нас опять догнала война.
Варвара совсем плоха,
едва зацветает черёмуха,
начинается вся эта чепуха.
А я ведь тоже видел немало,
над головой три года свистело и грохотало.
Досадует: вот ведь, взяла манеру
пугаться каждого звука.
Тогда завели бы сына, сейчас бы нянчили внука.
А так, конечно, отвлечься нечем,
прогулка -- история всякий раз.
Разве бы я её не укрыл?
Разве не спас?
Он доедает свой хлеб,
и кусочек откладывает
про запас.
Дана Сидерос
"Май"
2019
среда, мая 08, 2019
Листья зашепчутся. Ветви шелохнутся. Кроны…
Ветер скользнёт по вершинам на сонные склоны.
Ветер пройдёт по степи и закружит над морем,
Пересечёт побережье, вернётся к предгорьям.
Тронутся кроны, как маятник, эти и эти.
Мах, полукруг. Вечный ветер идёт по планете.
И неизвестны пути, перепутия круты.
Бог его знает, кто выдумал эти маршруты.
Как бы то ни было – он не расстанется с ними,
Будет гудеть в водостоках уснувшей Варшавы.
Ржавчина вскроется, медленно выступит имя
На обелиске непреодолимой державы.
Волны идут по Днепру, гнутся травы на речке Каяле…
Да не с тобой ли на тех берегах мы стояли?
Ветер гулял. И неслось по воде отраженье.
Ветер кружил. И поныне всё длится круженье –
Запах знакомый прибрежного дыма и пыли…
Сколько колец, сколько судеб на свежем распиле…
Дым уплывает. И кроны качаются реже.
Ветер уходит к долинам других побережий.
В окна стучит, под случайною кровлей ночует.
Кто-то проснётся. "Да это же ветер кочует!"
Следом очнутся – как будто ни ветра, ни стука.
Вот и безветрие – тоже бессмертная штука.
Только взгляните – как кроны, как ветви спокойны.
Кто сочинил небылицы про ветры и войны?
Кто просыпается нынче – не я ли, не ты ли?
Кроны затихли, и ветви свинцово застыли.
С тем и заснём. Почему же тогда нам не спится?
Полночь тиха. И до трещин обветрены лица.
Что мы прослушать боимся – касанье ли, шорох?
Осенью листья на ветках сухие, как порох.
Осенью ветки на дереве, будто в обойме патроны…
Тише, очнитесь! Качнулись высокие кроны...
Сергей Попов
2019
понедельник, мая 06, 2019
Над пожарным щитом говорю: дорогая река,
расскажи мне о том, как проходят таможню века,
что у них в чемоданах, какие у них паспорта,
в голубых амстердамах чем пахнет у них изо рта?
Мы озябшие дети, наследники птичьих кровей,
в проспиртованной Лете — ворованных режем коней,
нам клопы о циклопах поют государственный гимн,
нам в писательских жопах провозят в Москву героин.
Я поймаю тебя, в проходящей толпе облаков,
на живца октября, на блесну из бессмертных стихов,
прям — из женского рода, хватило бы наверняка
мне, в чернильнице — йода, в Царицыно — березняка.
Пусть охрипший трамвайчик на винт намотает судьбу,
пусть бутылочный мальчик сыграет «про ящик» в трубу,
победили: ни зло, ни добро, ни любовь, ни стихи,
просто — время пришло, и Господь — отпускает грехи.
Чтоб и далее плыть, на особенный свет вдалеке,
в одиночестве стыть, но теперь — налегке, налегке,
ускользая в зарю, до зарезу не зная о чем
я тебе говорю, почему укрываю плащом?
Александр Кабанов
"Отплывающим"
2004
пятница, мая 03, 2019
изошед от ложа, плакал на заднем дворе,
что средь тонцего сна
бедная жизнь, запонка в серебре,
в сор была сметена.
поднимался, летел над сушей и над водой,
вёл себя, как полный дебил,
был младенцем, агнцем или звездой,
ветром был.
отыскали мы запонку, да уже
поздно, нет никого,
лишь чуть слышен танец феи драже,
да уж нет и его.
отнесем её туда, где хранят для нас
до последних лет
все непарные запонки, невсходившие семена,
непогасший свет.
Геннадий Каневский
["Стихотворение из 1915 года"]
2019
четверг, мая 02, 2019
Какая-то годовщина, они, сын и дочь, созваниваются,
каждый выкраивает пару часов посреди своих забот,
и приезжают на кладбище, на краю поселка под Иерусалимом.
Склон холма, черепичные крыши, горы вокруг...
Встречаются на автостоянке, подъехав в одно время.
Постояли у белой плиты на солнце, положили по камешку.
Поехали выпить кофе. Посидели, поговорили о детях, о делах.
Почему-то больше вижу ее: высокая, уверенная в себе,
черный деловой костюм, прическа каре...
Дай бог, чтобы так было.
Александр Бараш
(2009)
суббота, апреля 27, 2019
Все чаще и чаще в ночной тиши
вдруг начинаю рыдать.
Ведь даже крупицу богатств души
уже невозможно отдать.
Никому не нужно:
в поисках Идиота
так намотаешься за день!
А люди идут, отработав,
туда, где деньги и бляди.
И пусть.
Сквозь людскую лавину
я пройду, непохожий, один,
как будто кусок рубина,
сверкающий между льдин.
Не-бо!
Хочу сиять я;
ночью мне разреши
на бархате черного платья
рассыпать алмазы души.
2
Министрам, вождям и газетам — не верьте!
Вставайте, лежащие ниц!
Видите, шарики атомной смерти
у мира в могилах глазниц.
Вставайте!
Вставайте!
Вставайте!
О, алая кровь бунтарства!
Идите и доломайте
гнилую тюрьму государства!
Идите по трупам пугливых
тащить для голодных людей
черные бомбы, как сливы,
на блюдища площадей.
3
Где они —
те, кто нужны,
чтобы горло пушек зажать,
чтобы вырезать язвы войны
священным ножом мятежа.
Где они?
Где они?
Где они?
Или их вовсе нет? —
Вон у станков их тени
прикованы горстью монет.
4
Человек исчез.
Ничтожный, как муха,
он еле шевелится в строчках книг.
Выйду на площадь
и городу в ухо
втисну отчаянья крик!
А потом, пистолет достав,
прижму его крепко к виску...
Не дам никому растоптать
души белоснежный лоскут.
Люди!
уйдите, не надо...
Бросьте меня утешать.
Все равно среди вашего ада
мне уже нечем дышать!
Приветствуйте Подлость и Голод!
А я, поваленный наземь,
плюю в ваш железный город,
набитый деньгами и грязью.
5
Небо! Не знаю, что делаю...
Мне бы карающий нож!
Видишь, как кто-то на белое
выплеснул черную ложь.
Видишь, как вечера тьма
жует окровавленный стяг...
И жизнь страшна, как тюрьма,
воздвигнутая на костях!
Падаю!
Падаю!
Падаю!
Вам оставляю лысеть.
Не стану питаться падалью —
как все.
Не стану кишкам на потребу
плоды на могилах срезать.
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне.
И чувствую, как расцветает
человеческое
во мне.
6
Привыкли видеть,
расхаживая
вдоль улиц в свободный час,
лица, жизнью изгаженные,
такие же, как и у вас.
И вдруг, —
словно грома раскаты
и словно явление Миру Христа,
восстала
растоптанная и распятая
человеческая красота!
Это — я,
призывающий к правде и бунту,
не желающий больше служить,
рву ваши черные путы,
сотканные из лжи!
Это — я,
законом закованный,
кричу Человеческий манифест, —
И пусть мне ворон выклевывает
на мраморе тела
крест.
Юрий Галансков.
"Человеческий манифест"
1960
Ведь даже крупицу богатств души
уже невозможно отдать.
Никому не нужно:
в поисках Идиота
так намотаешься за день!
А люди идут, отработав,
туда, где деньги и бляди.
И пусть.
Сквозь людскую лавину
я пройду, непохожий, один,
как будто кусок рубина,
сверкающий между льдин.
Не-бо!
Хочу сиять я;
ночью мне разреши
на бархате черного платья
рассыпать алмазы души.
2
Министрам, вождям и газетам — не верьте!
Вставайте, лежащие ниц!
Видите, шарики атомной смерти
у мира в могилах глазниц.
Вставайте!
Вставайте!
Вставайте!
О, алая кровь бунтарства!
Идите и доломайте
гнилую тюрьму государства!
Идите по трупам пугливых
тащить для голодных людей
черные бомбы, как сливы,
на блюдища площадей.
3
Где они —
те, кто нужны,
чтобы горло пушек зажать,
чтобы вырезать язвы войны
священным ножом мятежа.
Где они?
Где они?
Где они?
Или их вовсе нет? —
Вон у станков их тени
прикованы горстью монет.
4
Человек исчез.
Ничтожный, как муха,
он еле шевелится в строчках книг.
Выйду на площадь
и городу в ухо
втисну отчаянья крик!
А потом, пистолет достав,
прижму его крепко к виску...
Не дам никому растоптать
души белоснежный лоскут.
Люди!
уйдите, не надо...
Бросьте меня утешать.
Все равно среди вашего ада
мне уже нечем дышать!
Приветствуйте Подлость и Голод!
А я, поваленный наземь,
плюю в ваш железный город,
набитый деньгами и грязью.
5
Небо! Не знаю, что делаю...
Мне бы карающий нож!
Видишь, как кто-то на белое
выплеснул черную ложь.
Видишь, как вечера тьма
жует окровавленный стяг...
И жизнь страшна, как тюрьма,
воздвигнутая на костях!
Падаю!
Падаю!
Падаю!
Вам оставляю лысеть.
Не стану питаться падалью —
как все.
Не стану кишкам на потребу
плоды на могилах срезать.
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне.
И чувствую, как расцветает
человеческое
во мне.
6
Привыкли видеть,
расхаживая
вдоль улиц в свободный час,
лица, жизнью изгаженные,
такие же, как и у вас.
И вдруг, —
словно грома раскаты
и словно явление Миру Христа,
восстала
растоптанная и распятая
человеческая красота!
Это — я,
призывающий к правде и бунту,
не желающий больше служить,
рву ваши черные путы,
сотканные из лжи!
Это — я,
законом закованный,
кричу Человеческий манифест, —
И пусть мне ворон выклевывает
на мраморе тела
крест.
Юрий Галансков.
"Человеческий манифест"
1960
пятница, апреля 26, 2019
Дайте кесарю денежку, пусть посмотрит на профиль свой,
покачивая увенчанной лаврами головой,
денарий подлинный, взгляд - фальшивый, кривой.
Плати налоги и спи спокойно в дому с плоскою крышей,
выше которой нет ни Высшей Правды, ни Силы Высшей,
лишь космонавт с надписью "СССР" на шлеме белом,
и тот нарисован на черной бездне дошкольным мелом.
Борис Херсонский
2013
четверг, апреля 25, 2019
- Учитель, где сядем мы, чтоб насладиться Пасхой?
- Пасха Моя приготовлена до начала времен.
...Шли осторожно, озираясь с опаской.
Петр слишком горяч. Иуда слишком умен.
Агнец Божий, Свет, не объятый тьмою,
ученикам сказавший: "Не воскресну, пока не умру.
Вы же все чисты. Вот только ноги омою
вам, омою и насухо оботру."
2.
Как на разбойника, вышли вы на Меня,
а Я был среди вас, и не прятался ни на миг.
Даже темной ночью был ясен Я, как при свете дня,
и по извилистым тропам всегда ходил напрямик.
И при свете факелов в Гефсиманском саду,
слыша звон оружия и крики злобы людской,
не противясь, кротко, Я вам навстречу иду,
наполненный вечной жизнью и предсмертной тоской.
3.
Пилат умывает руки - от крови - в крови.
Не смущаясь, у всех на глазах, ему не впервой.
Для чего все кричат "распни"? Лучше бы -"отрави",
"удавкой стяни", "лицо подушкой накрой"?
Мало ли способов превратить живых в мертвецов?
Кто придумал распятье? Какой кретин?
Но просят "распни" - и распнем, в конце-то концов
кресты на холме - прекрасный сюжет для картин.
4.
Божественный Лик один среди страшных масок,
тяжелый, смертный, уродливый карнавал.
Божественный Свет среди темных, багровых красок.
Сотни голов, в которых разум и не ночевал.
Процессия движется медленно, надвое рассекая
толпу уродов. Поклятья и хохот кругом.
Но эта женщина в черном, скажите мне - кто такая? -
губу закусившая, плачущая, стоящая особняком.
5.
И земля сотряслась, и разорвалась завеса в храме,
и Солнце померкло, и отворились гроба.
Поникло пронзенное тело с раскинутыми руками,
покосилась табличка "Царь Иудейский" на вершине столба.
И сотник Лонгин сказал: "Воистину Он был Сын Божий,
праведный человек, несокрушимый Свет!"
А рядом стражник с глумливой рожей
ухмыльнулся: "Подумаешь! Был - и нет!"
6.
Так, среди вселенского развала,
где, куда ни глянь, везде - разлад,
плоть Его во гробе ночевала,
а душа сошла в глубокий Ад.
Сущностью же был Он - на Престоле,
одесную Вечного Отца,
полон сострадания и боли,
и кровавый пот стекал с лица.
7.
Почил в день субботний. Пеленами обвит.
Как младенец в вертепе - не хватает вола и осла.
Для вечности безразлично - заснул или просто - убит.
И смерть уже догадалась, что не того унесла.
И ад, Его поглотивший, понимает - не удержать.
Было сладко, а стало горько. Род Адама спасен.
Казалось бы все на месте - камень, стража, печать.
Но близится полночь, и стражников клонит в сон.
Борис Херсонский
"Ода страстям Христовым"
2015
среда, апреля 24, 2019
День как день. Весна. Цветение яблонь и вишен.
Народ озабочен повышением цен.
Но повсюду резкий голос Кайафы слышен:
Пусть погибнет один, а народ останется цел!
День как день. Весна. Сплетни и пересуды.
Спор домашних. Веселый уличный гам.
Но повсюду слышен робкий вопрос Иуды:
Что дадите вы мне, если вам я Его предам?
Оттого-то люди ходят в каком-то дурмане,
звон в ушах и на глазах - пелена.
И у каждого тридцать монет позванивают в кармане.
Ровно тридцать, как обещали. Рассчитались сполна. .
Борис Херсонский
"Страстной Четверг"
2016
Но повсюду резкий голос Кайафы слышен:
Пусть погибнет один, а народ останется цел!
День как день. Весна. Сплетни и пересуды.
Спор домашних. Веселый уличный гам.
Но повсюду слышен робкий вопрос Иуды:
Что дадите вы мне, если вам я Его предам?
Оттого-то люди ходят в каком-то дурмане,
звон в ушах и на глазах - пелена.
И у каждого тридцать монет позванивают в кармане.
Ровно тридцать, как обещали. Рассчитались сполна. .
Борис Херсонский
"Страстной Четверг"
2016
пятница, апреля 12, 2019
ночью в космосе сверчки потрескивания
дальние вспышки
между пахнущими временем соседствующими пространствами
крадутся аналоговые сигналы
ежей воров и любовников
малая жизнь на берегу вакуума
грызет орехи пукает не боится и
застывает
глядя
на
нежные сигары межпространственных кораблей
Федор Сваровский
"Ночью в космосе"
2019
суббота, марта 30, 2019
Поэзия, говорят, такой невеселый цирк,
Или как если бы Тарковский снимал ситком,
Допустим, Чендлер вспоминает родителей, и, кувырк,
В эпизод вставляют "Зеркало" целиком.
Довольно уныло, но взгляда не отведешь,
Вроде как черная и медленная вода,
Лежащий кот, либо лежащий еж,
Либо другая животная красота.
Либо ребенок смотрит в телеэкран,
Откинувшись на диване, пульт под рукой,
По экрану скачут свинья, пингвин и баран,
Но комната полна скукою и тоской.
Ребенка зовут, и он уходит во мрак,
Оставляя все на своих местах,
Стихи на читателе отпечатываются, как
Диванная ткань на детской заднице и локтях.
Алексей Сальников
"Поэзия, говорят, такой невеселый цирк"
Из книги "Кот, лошадь, трамвай, медведь"
2019
Допустим, Чендлер вспоминает родителей, и, кувырк,
В эпизод вставляют "Зеркало" целиком.
Довольно уныло, но взгляда не отведешь,
Вроде как черная и медленная вода,
Лежащий кот, либо лежащий еж,
Либо другая животная красота.
Либо ребенок смотрит в телеэкран,
Откинувшись на диване, пульт под рукой,
По экрану скачут свинья, пингвин и баран,
Но комната полна скукою и тоской.
Ребенка зовут, и он уходит во мрак,
Оставляя все на своих местах,
Стихи на читателе отпечатываются, как
Диванная ткань на детской заднице и локтях.
Алексей Сальников
"Поэзия, говорят, такой невеселый цирк"
Из книги "Кот, лошадь, трамвай, медведь"
2019
четверг, марта 28, 2019
Это был журнал или «Работница», или «Крестьянка»,
Самое интересное, что, несмотря на название, стихотворные подборки там были неплохие (по крайней мере, лучше, чем в «Молодой гвардии»).
К каждой стихотворной подборке прилагалась фотография автора.
Все поэты мужчины или смотрели на фотографа с таким видом, дескать,
Видишь ли, поэзия дело нелегкое, смотри, как жизнь меня потрепала,
Или с задумчивым прищуром глядели куда-то мимо фотографа.
Все женщины походили на Симонову, Санникову или Изварину.
Однажды там опубликовали подборку без фотографии, но с большим заголовком
«Из забывших меня можно составить город».
Детское воображение эта фраза, конечно, поражала,
Но теперь, когда я сам из тех, кто глядит мимо фотографа,
Меня удивляет, как Бродского не порвало от собственного пафоса, когда он придумал эти слова.
Еще подумалось, что он вообразил, будто, слегка прищурившись, произносит эти слова в салуне на Диком Западе, и работница салуна одобрительно улыбается, услышав, что он сказал.
Господи, да из тех, кого я сам забыл, можно составлять области, автономные округа.
Алексей Сальников
2016
суббота, марта 23, 2019
Еще одна, о юность, промолчит.
Твердила нет, зачем слова, бери как есть.
Хотела белой скатерти, свечей, фарфора,
теперь всего хватает. В то же время
она лишь кальций под лужайками
Коннектикута, Новой Англии, Уэльса.
И Калифорнии. Как много чаек мертвых
хранит твое дыхание над Беркли.
Как долог взгляд через залив,
как много вспомнится, пока
достигнет небоскребов.
Как мало знанья в нашем разделенном –
историей и океаном, бездна —
дитя обоих. Да, моря слагаются из течей.
История из праха, в этом суть.
Любовь скатерку стелит простыней,
двумя руками приближая песни.
Нам нашу наготу нельзя сносить.
Так много сложено в одном объятии,
здесь столько солнца, зелени и ягод,
подземных льдов и рек, несущих этих
слепых щенят, какими были мы на кончике луча,
в руке судьбы или чего-то больше,
бессмысленного, как всё наше время.
Двоих тебе родить, троих. Отныне
бум океана станет лучшей колыбельной
для наших нерожденных, для меня.
Пересекая небо мерзлотой, когда
решишь мне отогреть свой поцелуй,
вместе с империей отыгранной у стали,
я здесь, я на лужайке камень твой.
II
Одна всегда молчала, как судьба,
курила, думала, два слова иногда обронит,
неизменна, как расплавленная вода.
Звезда ее отлита из свинца.
Беременна, встает у зеркала
и зажигает огненные горы.
И горькую улыбку свирепой рабыни.
В Сокольниках еще звенят ее коньки,
скрежещет тормоз зубчатый и пируэт.
Где истина? В лыжне, бегущей вдоль
сожженных взрывом газопровода берез.
В путях Казанского и Ярославского,
в хорьковой жаркой шубе
Москвы палатной, по бульварам
родным раскиданной. Сережка
отцветшей липы за виском,
столь близко нагота и песнь спартанки.
Как я рубился за тебя, один Господь, один.
В Томилино заборы дачные сиренью сломлены.
Теперь я далеко, где и мечтал, на самом крае
пустыни, лишь; я прикоснулся:
«Такая клятва разрывает сердце».
И солнце в волосах, и эта стать, любовь,
колени, плечи, бедра, этот шёлк.
Здесь горизонт пробит закатом.
Здесь Нил течет, а я на дне, здесь Троя.
Здесь духов больше, чем людей.
Здесь жернова смололи вечность.
Александр Иличевский
"Из судового журнала"
2019
вторник, марта 19, 2019
Сил нет, как зима достала.
Молодые тюльпаны лежат бессильно.
Ввела войска и навеки застряла
Как Наполеон Б. в России.
Любовное собирательное
Шепчет: вернись, вернись.
Эмбриональное бессознательное:
свернись, гусеничка, свернись.
Дарья Баранова
aka Belka Brown
2019
четверг, марта 07, 2019
В ночи квадратной, тёплый и живой,
Стоит Господь с отвёрткой крестовой
В кармане, в шапке, ожидая чуда,
Когда начнёт трамвай сороковой
По улице побрякивать оттуда.
У тишины костяшки домино
Расставлены, и стоит полотно
Трамвайное подёргать – и повалит,
Запрыгает по чашечке зерно,
И волны, волны поплывут в подвале.
Господь считает в темноте до ста,
Вокруг него различные места
Под фонарями замерли безруко,
Бог неподвижен, и к нему вода
Сочится в сердце с деревянным стуком.
Алексей Сальников
2004
воскресенье, марта 03, 2019
сырее сыра, жёваной промокашки, носа,
более серый, чем дым, свинец, крыса, вода —
снегопад, смыкающий шестерни и зубчатые колёса,
трамвай идущий, налипший на провода.
сидят пассажиры, падает снег, идут моторы,
краснеет надпись «ГК», мужик стоит на углу,
апельсиновое молчаливое пятно светофора
так и остается разбрызганным по стеклу,
по каплям стекольным в шахматном их порядке,
или в беспорядке, или в порядке лото.
похоже, что всё на свете играет в прятки,
да так давно, что и не ищет никто.
но как бы то ни было — каждый глядящий
на это со стороны или изнутри, устав слегонца,
не забывает заводить музыкальный ящик,
читай шкатулку, чтобы всё это двигалось без конца.
2
вот мы стареем, вот мы почти генсеки:
обрюзгшие педы, помятые лесби, неспившиеся гетеросеки,
пожизненные КМС, не только от физкультуры,
кегли, не выбитые раком и политурой.
если требуется кому-то звёздная мера — вот она мера:
Брюс Уиллис, всё более смахивающий на Гомера
Симпсона, стоящего вроде столба соляного или же пыли
типа «d’oh!», «ах ты, маленький...», «у-у, кажется, мы приплыли».
настолько ты старый, что путают с Мережниковым,
что точкой на карте
видишь себя, пробегая рощу, ища инфаркта,
пока снегопад дымится, почти поётся,
смыкая за тобой шестерни, зубчатые колёса.
Алексей Сальников
2006
воскресенье, февраля 10, 2019
Давай ронять слова,
Как сад - янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
Едва, едва, едва.
Не надо толковать,
Зачем так церемонно
Мареной и лимоном
Обрызнута листва.
Кто иглы заслезил
И хлынул через жерди
На ноты, к этажерке
Сквозь шлюзы жалюзи.
Кто коврик за дверьми
Рябиной иссурьмил,
Рядном сквозных, красивых
Трепещущих курсивов.
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб август был велик,
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За теской алебастра?
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские страдали?
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетал на сырость плит
Осенних госпиталей?
Ты спросишь, кто велит?
- Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя,- подробна.
Борис Пастернак
из книги "Сестра моя - жизнь"
лето 1917
четверг, февраля 07, 2019
Слева — звезда из льда,
Черные провода,
Черная полоса облака,
Протянутого оттуда — туда.
Под звездой, проводами и облаком — некий дом,
Втиснутый туда с огромным трудом,
Этот дом, как ни ставь, как ни положи, —
Оконный свет завезли только в верхние этажи.
Небо зеленеет, как бутылочное стекло,
Каждый считает, что в жизни не повезло,
Каждый считает, что он, в сущности, одинок,
Как курильщика во мраке оранжевый огонек.
Алексей Сальников
2019
среда, февраля 06, 2019
Его расстреляли в тридцать восьмом или тридцать девятом.
Говорили за то, что он был "самосвятом".
Его рукополагали миряне плюс высохшая десница.
Сегодня такое и в страшном сне не приснится.
Но это было в в храме святой Софии, было впервые.
И ангелы рядом стояли, как часовые.
И святость была как чернила в чернильнице-невыливашке.
Или как похоть в злобном старостильном монашке.
Це було у Києві де ніс Дніпро свою хвилю
від Володимира-князя митрополиту Василю.
Ох, недовго можна було єпископу бути жонатим!
Й де те православ'я с жонатим єпископатом?
Де канони Києва на зразок двадцятого року?
Чи є місце в храмі апостолу чи пророку?
Стоит митрополит перед Христом распятым.
Оба были расстреляны вместе в тридцать девятом.
Борис Херсонский
2019
суббота, февраля 02, 2019
На рассвете, когда просветляется тьма
и снежинками сна золотится туман,
спят цыплята, овцы и люди,
приблизительно в пять васильки расцвели,
из листвы, по тропинке, за травами, шли
красная лошадь и белый пудель.
Это было: петух почему-то молчал,
аист клювом, как маятником, качал,
чуть шумели сады-огороды.
У стрекоз и кузнечиков - вопли, война,
возносился из воздуха запах вина,
как варенья из черной смороды.
Приблизительно в пять и минут через пять
те, кто спал, перестал почему-либо спать,
у колодцев с ведрами люди.
На копытах коровы. Уже развели
разговор поросята. И все-таки шли
красная лошадь и белый пудель.
И откуда взялись? И вдвоем почему?
Пусть бы шли, как все лошади, по одному.
Ну а пудель откуда?
Это было так странно - ни се и ни то,
то, что шли и что их не увидел никто,-
это, может быть, чудо из чуда.
На фруктовых деревьях дышали дрозды,
на овсе опадала роса, как дожди,
сенокосили косами люди.
Самолет - сам летел. Шмель - крылом шевелил.
Козлоногое - блеяло... Шли и ушли
красная лошадь и белый пудель.
День прошел, как все дни в истечении дней,
не короче моих и чужих не длинней.
Много солнца и много неба.
Зазвучал колокольчик: вернулся пастух.
"Кукареку",- прокаркал прекрасный петух.
Ох и овцы у нас! - просят хлеба.
И опять золотилась закатная тьма,
и чаинками сна растворялся туман,
и варили варево люди.
В очагах возгорались из искры огни,
Было грустно и мне: я-то знал, кто они
красная лошадь и белый пудель.
Виктор Соснора
"Латвиская баллада"
1972
спят цыплята, овцы и люди,
приблизительно в пять васильки расцвели,
из листвы, по тропинке, за травами, шли
красная лошадь и белый пудель.
Это было: петух почему-то молчал,
аист клювом, как маятником, качал,
чуть шумели сады-огороды.
У стрекоз и кузнечиков - вопли, война,
возносился из воздуха запах вина,
как варенья из черной смороды.
Приблизительно в пять и минут через пять
те, кто спал, перестал почему-либо спать,
у колодцев с ведрами люди.
На копытах коровы. Уже развели
разговор поросята. И все-таки шли
красная лошадь и белый пудель.
И откуда взялись? И вдвоем почему?
Пусть бы шли, как все лошади, по одному.
Ну а пудель откуда?
Это было так странно - ни се и ни то,
то, что шли и что их не увидел никто,-
это, может быть, чудо из чуда.
На фруктовых деревьях дышали дрозды,
на овсе опадала роса, как дожди,
сенокосили косами люди.
Самолет - сам летел. Шмель - крылом шевелил.
Козлоногое - блеяло... Шли и ушли
красная лошадь и белый пудель.
День прошел, как все дни в истечении дней,
не короче моих и чужих не длинней.
Много солнца и много неба.
Зазвучал колокольчик: вернулся пастух.
"Кукареку",- прокаркал прекрасный петух.
Ох и овцы у нас! - просят хлеба.
И опять золотилась закатная тьма,
и чаинками сна растворялся туман,
и варили варево люди.
В очагах возгорались из искры огни,
Было грустно и мне: я-то знал, кто они
красная лошадь и белый пудель.
Виктор Соснора
"Латвиская баллада"
1972
среда, января 23, 2019
На ебальнике - жестокий траур.
Мое нутро, оно как Шопенгауэр,
Окутанный туманом - London Tower,
Я, как одинокий остров Окинава...
Не долетаю я никак -
Все мое тело растворится в облаках.
Это не моя голова -
В ней мыслей мало, там полный бардак, полный кавардак..
Движимы людьми - мы ими рождены,
За них мы и стрессуем.
Дай деньги, дай мне, а что сердце - таймер, не упомянуем всуе.
Убери от меня эти растения, а то я скурю их все.
Мы замаскируемся, мммм, на хате будем все.
И после все навеселе -
Это вытащит из всех депрессий, знаю по себе.
Это намного лучше, чем скитаться ночью в тишине,
Намного лучше, чем скитаться ночью в тишине.
На ебальнике - жестокий траур, yeah yeah yeah,
Мое нутро, оно как Шопенгауэр, yeah yeah yeah,
Окутанный туманом – London Tower, yah yah yah
Я, как одинокий остров Окинавa, одинокий остров Окинава, yeah yeah yeah.
I flickery, flickery wrist on them.
Темно в моем сердце слишком,
Тебя там давно не слышно -
Я чувствую сильный дистанс,
I can't get you out of my system,
Я скурю последний Winston.
Выкурил, не оставил ни одному человеку в этом доме.
Здесь по-любому никого нет,
Там белый шум на телефоне.
Motherfucker, от таких увечий не спасает даже броник.
Я делаю отсюда ноги, я также быстр, как и Соник.
Под ногами лишь летит земля.
Ты была со мной так искренна.
Между нами лишь стоит стена -
Сука, больше не ищи меня.
Dashxxdash
2019
Окутанный туманом - London Tower,
Я, как одинокий остров Окинава...
Не долетаю я никак -
Все мое тело растворится в облаках.
Это не моя голова -
В ней мыслей мало, там полный бардак, полный кавардак..
Движимы людьми - мы ими рождены,
За них мы и стрессуем.
Дай деньги, дай мне, а что сердце - таймер, не упомянуем всуе.
Убери от меня эти растения, а то я скурю их все.
Мы замаскируемся, мммм, на хате будем все.
И после все навеселе -
Это вытащит из всех депрессий, знаю по себе.
Это намного лучше, чем скитаться ночью в тишине,
Намного лучше, чем скитаться ночью в тишине.
На ебальнике - жестокий траур, yeah yeah yeah,
Мое нутро, оно как Шопенгауэр, yeah yeah yeah,
Окутанный туманом – London Tower, yah yah yah
Я, как одинокий остров Окинавa, одинокий остров Окинава, yeah yeah yeah.
I flickery, flickery wrist on them.
Темно в моем сердце слишком,
Тебя там давно не слышно -
Я чувствую сильный дистанс,
I can't get you out of my system,
Я скурю последний Winston.
Выкурил, не оставил ни одному человеку в этом доме.
Здесь по-любому никого нет,
Там белый шум на телефоне.
Motherfucker, от таких увечий не спасает даже броник.
Я делаю отсюда ноги, я также быстр, как и Соник.
Под ногами лишь летит земля.
Ты была со мной так искренна.
Между нами лишь стоит стена -
Сука, больше не ищи меня.
Dashxxdash
2019
суббота, января 19, 2019
Говорят, в эту ночь вся вода свята,
и стоит в реке подо льдом
первозданная чернота,
как под белою крышей дом.
Душе навстречу плывет, не спеша,
рыба-ихтиос - символ Христа,
и если не встретит ее душа,
то дальше плывет пуста.
Свисает из проруби леска с крючком,
левее расставлена сеть.
Семенят по снегу священник с дьячком
над прорубью славу петь.
Что море увиде и побеже,
Иордан обратися вспять,
зимы половина прошла уже,
но тому, кто упал - не встать.
Мир лежит во зле средь пустых лесов,
плохо скроен, да крепко сшит.
Вечность заперта на засов
и никто отпирать не спешит.
Борис Херсонский
18-19.02.08
четверг, января 17, 2019
По тебе плачет твой селекционный сперматозоид,
Папа, когда ты переходишь на фотографию на эмали,
Мы убегали, хотя и знали: не стоит,
Их не догонят, нас уже повязали.
Ты задремал в могилке, милей невесты,
Я – на голову пепел и рву рубаху,
Люблю тебя, но ты противник инцеста,
Всё, что осталось мне, – комплексы Телемаха.
Как ни смешно, а всё же смешно нисколько,
Помнить бритьё твоё и майку с трусами,
Как бы то ни было, зеркало однооко
Видит меня теперь только твоими глазами.
Ищет, куда по новой забросить семя,
До остального, ну ладно, помянем всуе,
Требуется обычно некое время,
То, которого, как ты уже понял, не существует.
Алексей Сальников
2004
вторник, января 15, 2019
вон там за Белым морем синий дым -
там мореход построил пароход -
и скальпелем блестящим над брюшиной
он ковыряет в ухе. на плите
вскипает суп куриный и бежит.
а как душа, а где моя душа,
подернутая красным будто спелым,
в ней восьмеро легло из-под ножа,
пока я был глухим и неумелым.
не эта ли приблудная собачка
всё вынула и всю её слизала -
и ей все мало -
и вот теперь в предбаннике скулит
и лижется и ходит за добавкой
и банный веник тащит за собой.
и как ей имя, это ли не смерть,
как ей не сдаться, как не умереть,
пока ответа нету из вьетнама
как мама.
Маша Глушкова
2017
воскресенье, января 13, 2019
Чадит звезда в стеклянном саксофоне,
изъезжен снег, как будто нотный стан,
косматая Казань, у января на склоне,
зубами клацает: та-та-та-татарстан.
Для нас любовь — количество отверстий,
совокупленье маргинальных лож,
твой силуэт в пальто из грубой шерсти —
на скважину замочную похож,
и полночь — заколоченные двери,
но кто-то там, на светлой стороне,
еще звенит ключами от потери,
та-та-та-та-тоскует обо мне.
Шампанский хлопок, пена из вискозы,
вельветовое лето торопя,
не спрашивай: откуда эти слезы,
смотрел бы и смотрел бы сквозь тебя.
Александр Кабанов
2019
четверг, января 10, 2019
как карина с новым стримом как бумажка двести с крымом как морозный пар градирен
как карина с новым стримом как бумажка двести с крымом как морозный пар градирен
как я сам себе противен
как я сам себе противен
торжество ветвей в глазури. дерево не ищет бури. в окнах пятки интерлюдий
засыпающие люди
засыпающие люди
и на память о поступке на носах у них зарубки. едут медленные сказки
в рождество на остров пасхи.
в рождество на остров пасхи.
древний дух рисует знаки. из могил встают лайфхаки. встань расслабленный и старый.
встань заря над стеклотарой.
встань заря над стеклотарой.
Лев Оборин
2019
как я сам себе противен
как я сам себе противен
торжество ветвей в глазури. дерево не ищет бури. в окнах пятки интерлюдий
засыпающие люди
засыпающие люди
и на память о поступке на носах у них зарубки. едут медленные сказки
в рождество на остров пасхи.
в рождество на остров пасхи.
древний дух рисует знаки. из могил встают лайфхаки. встань расслабленный и старый.
встань заря над стеклотарой.
встань заря над стеклотарой.
Лев Оборин
2019
среда, января 09, 2019
Я назначу высокую цену — ликвидировать небытие,
и железные когти надену, чтоб взобраться на небо твое,
покачнется звезда с похмелюги, а вокруг — опустевший кандей:
мы сбежим на свидание в Брюгге — в город киллеров и лебедей.
Там приезжих не ловят на слове, как форель на мускатный орех,
помнишь Колина Фаррелла брови — вот такие там брови у всех,
и уставший от старости житель, навсегда отошедший от дел,
перед сном протирает глушитель и в оптический смотрит прицел:
это в каменных стойлах каналы — маслянистую пленку жуют,
здесь убийцы-профессионалы не работают — просто живут,
это плачет над куколкой вуду — безымянный стрелок из Читы,
жаль, что лебеди гадят повсюду от избытка своей красоты,
вот — неоновый свет убывает, мы похожи на пару минут:
говорят, что любовь — убивает, я недавно проверил — не врут,
а когда мы вернемся из Брюгге, навсегда, в приднепровскую сыть,
я куплю тебе платье и брюки, будешь платье и брюки носить.
Александр Кабанов
"Побег в Брюгге"
2019
Подписаться на:
Сообщения (Atom)