В город, особенно если

он нарисован
тщательно
детально и чуть дыша,
Нельзя выходить тем,
кто эстетически не подкован.
Не носит бумаги, красок,
простого карандаша.

Однако,
если немного учился в школе,
Легко избежишь разочарований,
Пустых потерь.
В нужный момент,
избегая ненужной боли -
Садись и рисуй дверь.

Неудачное время,
место, неловко, плохо.
Скажут «лучше бы позже» - но нет.
Не верь.
Отмеряя время
длиною долгого вздоха -
Сиди и рисуй дверь.

На стене, если так удобней,
На лавочке, на заборе.
Рисуй тем быстрее,
чем горше тебя штормит.
Откроешь потом.
Или с той стороны откроют.
Мне ли тебя учить
обращаться
с нарисованными
дверьми.

Катерина Сокрута
2017

Когда на тебя посмотрят как на пройденный по этапу этап,

как на книгу, напрочь запертую в старомодный шкап
хер знает кем, черт знает в каком году,
смиренно стоящую во втором ряду,
на страницах хранящую следы чьих-то зубчатых лап,
где предсмертный хрип все равно, что полночный храп,
где в обнимку спят эскулап и сатрап,
тогда, в этом затхлом, проплеванном напрочь аду -
жди, я к тебе приду.

Провал в небытие все равно, что в небо прыжок.
Клал зубы на полку, а там лежит пирожок,
и рюмка, которую нужно выпить на посошок,
огурец соленый, маринованный артишок,
в общем, это не полка, это изысканный стол.
Все перемелется будет мука, мелкий помол.
Все переменится, с неба спустится Новый Иерусалим,
краткую жизнь мы мучением вечным продлим.
В Вильнюсе, помнится, ты заходил в костел,
резные скамьи, статуи, мраморный пол,
бородатый Бог, изнутри покрывающий пол-
купола, мы не прощаемся с ним,
ты даже в аду раним, но храним.

Я пишу тебе в день юбилея красавицы той,
что лежала в твоих объятиях, и казалась святой,
рисовала тушью в блокноте, напевала мотив простой,
приезжала в ссылку, любовью оплачивая простой,
ей, красавице, восьмидесятник, и сын твой не мальчик уже,
повидавший девок голыми и в неглиже,
странно, ты мог быть счастлив, но счастье прошло стороной,
осталось вместе с той несчастной страной,
что вовсю старалась, но стать не смогла иной.
Подумай, ей восемьдесят, а тебе почти шестьдесят.
Тебя обогнали. В темной вечности годы висят,
как сушеные рыбки, что чешуей блестят,
и глаза их затянуты пеленой.

Борис Херсонский
"Иосифу Бродскому в день рождения Марии Басмановой"
22.07.2018

У Кащея Бессмертного три внебрачные дочки:

от Марьи Моревны,
от Елены Прекрасной,
от Василисы Премудрой.
Все они учатся в заморских странах,
красят волосы и ресницы, говорят не по-русски.
Старшая вся в мать (и коня на скаку, и в избу, и далее),
к средней сватается Джон-царевич
(видать, какой-то из ихних),
младшая хочет быть танцовщицей,
у неё змеиная гибкость и папины глаза.
Шлёт им письма с гонцами Кащей, умоляет:
«Дочери мои, приезжайте, обниму вас хоть по разочку.
Жизнь моя на конце иглы, игла в яйце,
яйцо уже снесла утка…
Долго ли мне чахнуть над златом
(по утрам мучает кашель, по вечерам изжога,
по ночам бессонница),
всё до монеточки для вас берегу-стараюсь…»
Три внебрачных Кащеевых дочки:
от Марьи Моревны,
от Елены Прекрасной,
от Василисы Премудрой —
не отвечают на письма. Думают:
папка-то у нас бессмертный!
Успеется ещё…

Елена Касьян
2019

Это третья сюита из Книги Конца,

формульный опыт рисунков исчезновений секунд -
наносить на них ноту со звоном и пускать по ветрам,
Океан возьмёт.
И опустит ко дну глубоко-глубоко
по пяти линейкам от всех возможных ушей -
готово всё.
Там и пюпитры, и оркестр, и дирижер,
есть струнные рыбы, тарелки, виолончель,
отзвук и позывные, может быть - Луне,
м. б. луне, а м. б. и мне, -
Пузыри Земли.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не уходи, подожди, пережди уход
первозвучных гамм.



2

Под полуцельсным небом не живут снегири,
Наша Крепость на куриных ногах,
наши слоны стреножены и солому жуют рабы,
что же мы стережем, эти льды, этот съеденный муравьями каркас,
эти каски заржавленные, эту поллюцию в мордах и сапогах,
глинозём отравленный, где ни колоска,
это за них мы стояли насмерть и стою на смерть?
Отзвенели серебряных труб веера,
эти флейты закупоренные да диктофоны лжи,
что уж там тренькать, я вены испепелил,
грезилось всё ж об Анналах, вот и получай - онал...
В Токио высадились вороны с размахом крыл в 1 м.
Их 300 тыс!
Близятся Дафна дю Мюрье и Хичкок.



3

Ну-ну. Посмотри.
На блистающем небе горят янтари,
но не лейкоцит!
И ходи по ковру как эксгибиционист, -
нету мантий!
Ну на улицах пусть, а глянешь в глазок, -
нету голых!
Забинтованы в джинсы.
Я оторвался от жизни и пуговицей сижу плашмя.
Ты пришей.
Не швея.



4

Я был сапожок, калигула, бешеный щенок,
танковые дивизии ЭСЭС шли и шли,
к бою готовятся дети-убийцы и дрессированные псы,
нам дают по бутыли горючей смеси а псам повязывают восемь гранат,
а Армии Побед стоят и стоят.
И вот мы бежим под танки (дети и псы!),
угол стрельбы танковых пушек выше и нас не догнать пальбой,
нас сотни, и псы бросаются под гусеницы без ошибок, взрывы там и сям,
а дети встают во весь рост и бросают в танки бутыль 1 л. -
пылают! и, ослепленные, месят юные тельца
(мне было 8-9, а вообще-то пяти-тринадцати лет).
И вот раздаётся громокипящее «Ура» -
это под знаменами с оркестром наши героические полки,
рёвы орудий и звон «Катюш»!..
только вот танки-то взорваны, а останки ушли,
всем выдают медали «Славы» и привинчивают Красную Звезду,
офицерам и генералам - аксельбант,
а бешеным щенкам по полкотелка
пшенки, с морозцем. От 200-от к примеру нас остается 3.



5

Печали плеч и губ трегубость,
союз Луны и глаз и ягод - сад,
у карт ложатся на клеенку трефы,
Звезда как ваза доверху полна солдат.
Они в ногтях, полны мортир в карманах,
их каски циферблатные и гриб,
марш-марш бумажные в шелках кондоры,
их груди шоколадные гравюр!



6

И вот мне снится и снится одно и то ж.
Как бегут по смерзшемуся глинозему эн-эн тысяч детей,
русскихпольскихеврейскихцыганскихвенгерских и пр.
«освобожденных от фашизма стран»,
в шинелях не по росту снятых с убитых в трофейных башмаках
гигантских, те вылетают с ног, и бегут босиком,
шинели слетают и бегут в одних трусах,
вьются снега, ливни стоят столбом,
бьют пулеметы и мины а мы бежим и бежим,
безоружные, а следом топочут герои Побед.
Я просыпаюсь, снимаю мини-кошмар вином,
и вижу в полутьме расстрелы детей-убийц.
О дети, дети, дунайские волны и вальс в лесу прифронтовом!
Нас не было, мы - авторизованный перевод - из снов...



7

В этот светлый век я один жесток,
остальные сеют цветы румян,
им оставим сей маскарадный жест...
- Йо-хо-хо! -
и бутылка Рима!



8

Идём. Протяни мне руку за бедные образцы
ночи, оплаканной мириадами сов,
может быть, будет неожиданный вал
и астероид как медноскальный подплывет,
выйдем, и сядем на табуретки и улетим
и прицепив на крюк свой дом и сад и сарай.



9

Я ястребов глажу, и пылью покрыто перо,
нет, не Луна, а пробито их темя и кем?
я же сам ягодами кормил дроздов,
разве они поют необученные, их место - клетка, я их учил, и что ж?
ищущий Ядерный Гриб, Над мирный Зонт, - вот и нашел сморчков -
ищущий боя гений, темя пробито, слёг.
Утром возьмусь за лопату, им не дотянуть...



10

Разве ты объяснишь кеглям на двух башмаках
у Скорлупы Земли?
Их собьют, а они опять
встанут, покачиваясь как Ваньки-Встаньки бдить.



11

Поющий о смерти - заклинает жизнь,
ты еще пройдешь через сто сетей,
ты еще запоешь как буйвол недоенный, - о! да и пою
уж 50 - так,
уж 50 лет, уж скоро (е. б. ж.) - 65.
Эта песнь не о себе.
так поют камни, а птицы - не так,
раковины морей - так, а дельфины - не так,
Огненная Земля - не так, и Антарктида - так.
Суммируем: автор поёт как пообанный,
он - Антимир и мутак.
Не мозговито.



12

Я славлю тавто, а логию - нет.
Я пел Тому на зад 300 млн лет.
Я видел как бились боги и титаны - болт о болт,
и у них был слабый волосяной покров, как у людей.
Я видел как люди мутировали в обезьян,
от атомных взрывов и с жалобами бежали ко мне,
я рассудил, что мясная пища
и жарил их на гвозде,
всё поколенье обезьян-мутантов истребя.
Я сделал из грязи людей и опять вдохнул им в рот кислород:
прошло 10 млрд лет, и вот они опять мутируют в обезьян.
Смотрю на этот этап с любовью (себе на уме!),
идеализм конечно ж, но зато не конец, -
гвоздь мой цел в шкатулке а огня хоть отбавляй.



13

Прими же правду мироустроенного естества,
две пичужки, сидя на раме, открытой в сад,
и болтают, смеясь, и посматривают в меня - миг-миг!
а на поэтов смотрю как на помои, сливаемые изо рта в рот,
этот «лиризм» и «тепло» их - челюстная слюна - еще та!
или же нечто вроде лесбийства - сосанье грудей - у Нянь.
Ложась на ню, я надеваю бронежилет,
кончаю - и приставляю ей к виску и нажимаю курок,
что делать, денди, - это рок.
И мнится мне...
И мнится мне, музыколог пуль, - уж не будет турнирных войн,
всё растворится в бесчестье «точечных бомб»,
ни одна Армия в Мире не способна на клинч...
С неба ничего не падает, кроме льда.



14

Если встать на колени, молясь миражу,
позвонки костенеют, морозится мозг,
онемеют и чресла, т. д. и т. п.
На колени поставлен 2000 лет
тот, кто гордое носит «золотой миллиард»,
и согбенные спины оплавил им жир.
и уж кажется, не подняться с колен
никогда, никогда, никогда.



15

Никогда не говори: никогда, никогда, никогда.
Но всегда! Только третий петух запоёт, и встают
батальоны войны за алмазом алмаз
и идут как Духи по Шару, звеня головой,
и трубит Черный Зверь Гавриил,
полководец Трубы,
и число его звонко: 999, он - ЗВЕРЬ,
а число людомасс от Него:
999 - полнота,
Зеркало.
Перевертыш:
666.
Вот число людомасс: - 666; шестерня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не называй. Сказанное громко отодвигает тебя в небытие...



16

Матка Надия, береги!
этот клён из живописи из зубцов,
пронизанный, алый, парашютист,
не разбей! эти ивы снежнозеленые, аквариум - над ним,
где чередуются шелк, кадмий и ультрамарин,
замерли листья, тонкообразны, цветя,
где их будут топотом бить...
Идут! и далекий Идол свистит им в рот,
стой, тот кто идёт!



17

Не упускай. Эту осень, еще зелены дожди,
этот сентябрь, он магичен и красочность впереди,
и в желтокрасных шелках будет небесный свод
и земной порошок.
И будет Небо - необъективно и вольет иглой тебе Новую Луну,
Новую Луну, Зюлейку-Сатану.
И ты будешь как прежде со своей седою головой,
и смотреть, запрокидываясь, блеск голубых Рыб,
с седою головой - звук горловой.
Горизонтальные птицы, ноги поджаты у них
как губы у женщин, и те и те улетают на Юг,
да наждачные пилы - когти точить,
да леденящий эпос генеалогических фраз.
Кого ты приманил, кого прилунил?



18

Затмение Луны (полноценной), и она оранжевая - рубин,
повсюду в садах жгут дым голубой, и я задыхаюсь от,
я неумен созерцать, а движенья сжигают яд,
но не успокаивают...
Сад полон:
от заменителей звеёд до оловянных яблок -
всё тут.
А я б променял эту плодность на бокалы вин на каждом суку,
чтоб звенели они мерцая как маятники и - всегда,
и я б ходил просыпаясь и пил допоздна то коньяк, то бенедиктин,
и было б мне лучше от этого чем от всего.
То ликер шерри-бренди то водку с перцовым стручком,
то чешский ром то британский джин то виски без льдин,
и было б мне лучше чем без всего.
Я б променял свою жизнь, полную т. ск. книг из соловьев и комет
на цистерну сивухи (картофельной!) 70°,
и пил бы из шланга (вот уж где дух, так Дух!),
и мне было б лучше и было б мне лучше - окостенеть.
Но сурово. Из щели Крыса высовывает Золотой Hoc, -
не пахну ль я бальзамом? -
о нет, о нет!



19

Не приманил, не прилунил,
нет октав.
Вялозеленые листья приспускают зонты,
призраки сеют капли, их семена.
Можно б раздвинуть тучи, как штору, но в ней нет дней,
а календарные дни как санитарные иглы идут шаг в шаг,
океаны мерзнут, их транзитный язык, -
не ахти. Эти этюды оставь...
Метутся листочки рук и ног.



20

Но есть иная жизнь, где нет Начал,
союз луны и глаз и вёсла сада,
где страсть новорождённая как ночь,
и с сигаретой дочери Содома.
Здесь я чужой среди домов и плит,
поставленных с окнами вертикально,
и не течет по морю черный плот,
и запах вин как золото литое.
И запах роз душицы и мелисс
как говорится в этом Доме Жизни,
где тени с лестниц ходят как моря,
и звуковые груди юных женщин.
О бедный бредный Мир из клаузул,
мне нужен чек на выходы с судьбою,
а я лечу как вынутый кинжал,
в давным-давно покончивший с собою.

Виктор Соснора
"999–666"
июнь 2000 – апрель 2001

Если, - то что будут делать тюльпаны,

лилии с молоточками, вишни и сливы,
стёкла в окна́х, глобусы ламп и треножник
с пчелами на меду, и бассейн, и жаровня?
я не смогу быть ни с кем ни в одной из комнат,
твой сад заморозит и ветры сломают,
камни у дома сперва разойдутся и рухнут,
псы одичают, и эту Луну не увижу, -
все, что любила ты, и то, что меня не любила.

Виктор Соснора (1936-2019)
1999

это не о тебе и не о тебе и не о тебе

кожа будто натертая огурцом
голос будто натертый воском
уверенность в себе отполированная до блеска

иногда мне хочется походить на тебя
молодость говорящая только о себе
видящая только себя обманывающая себя

дождь заканчивается кошки бегут в траве
бегут в траве
дети разные другие маленькие существа
их, говорят, нужно любить

их, говорят, видят во сне к несчастью

2

холодное лето – люблю повторять несколько раз подряд,
холодное лето холодное лето холодное лето

этим холодным летом мы читали стихи о насилии
покупали сыр помидоры пакетики с красным перцем
готовили ужины старались казаться нормальными
последнее как всегда почти получалось
если люди не подходили к нам слишком близко

это слишком холодное лето
чтобы что-то могло вырасти дать цветы плоды семена
стать запомнившимся

мама по телефону спрашивает
нужно ли мне насушить укропа на зиму
это холодное и сырое лето укроп растет хорошо
его будет много нельзя дать пропасть хотя бы ему убеждает

любовь растет три года потом высыхает остается
большим легким нелепым мешочком укропа
с того самого холодного лета

когда заранее знаешь:
в итоге все равно придется его взять
в итоге все равно придется его выбросить

3

хочу купить красное платье из контекстной рекламы
похожее на перевернутый воздушный шар вот это вот длинное
многообещающе-бесформенное с большими карманами
в них можно положить расческу и деньги
все время про них забывать потом находить опять забывать
потом постирать вместе с ними или успеть выложить перед стиркой
сфотографироваться в красном платье
на фоне чужого желтого велосипеда выложить в фейсбуке
быть на фотографии молодой и красивой
знать что тебе нужно для того
чтобы быть молодой и красивой:

красное платье желтый велосипед
шестнадцать раз сделанный один и тот же кадр

какое лето, пишут все, давно такого не было

из шестнадцати кадров я узнаю себя только на одном

Екатерина Симонова
"Холодное лето"
2019