четверг, декабря 22, 2011

царство хотя бы некоторое пусть за семью

морями горами печатями как прокормить семью
подсчитать почитать постелить газетку сесть на скамью

смотреть за бордюр сквозь ветви где море и морвокзал
ресторан где кусок в горло не лез а похабный мотивчик влезал
в уши души спокойно город все было как ты сказал

сколько зим сколько лет до свадьбы до пенсии до
и после до инфаркта и после притворяешься ждешь Годо
а дождёшься другого туда не знаю когда неизвестно кто

часть деревьев ночью срубили торчат молочные пни
земля пронизана сплошь корнями кротами тенями только копни
беседуя между собой парами проходят зимние дни

Борис Херсонский
2011

среда, декабря 21, 2011

Где-то в мире завалящем,

полном холода и пара,
тонет в море настоящем
водосвинка капибара.

Так всегда бывает с морем:
ты стоишь на берегу и
розоватым алкоголем
поишь женщину другую.

У неё на лапах тоже
перепончатые пальцы,
но тебя она моложе
лет на восемьдесятнадцать.

И доносятся в тумане,
как далёкая гитара,
отголоски грубой брани
одного ветеринара.

Елена Сунцова
2011

вторник, декабря 20, 2011

Божена выходит на голую площадь, на площадь,

Изрытую рылами, которые хрясь с размаху,
И нежно рокочет асфальт: город знает ее наощупь,
Как Спарта Елену и как Илион -- Андромаху.

Божена поднимает красивую руку и хлопает по ноге,
По красивой ноге, едва прикрытой подолом,
Звук поднимается в небо, и звезды глядят наглей
На плевочки с хвостами, дрожащие по погонам.

Божена, облизав губы, открывает красивый рот,
Кто не мечтал -- но об этом сейчас не будем,
Выдохнув изо рта, она лавочников зовет,
И лавочники идут на задних лапах, как люди.

Божена кричит, торжествуя -- торжествуя, она кричит,
Отзываются стекла в модных бутиках,
Треснутое зеркало или сердце, как древний щит,
Катится по земле, привлеченное криком.

Докатившись, к бедру прислоняется и встает.
Транспаранты, плакаты качает пьяно,
И выходит на площадь, похожее на народ,
Пушечное мясо из дорогих ресторанов.

Губошлепствуя, хнычет единоросс,
Теребит себе коррупцию, не смея признать причину,
Интеллигентная женщина морщит нос,
Напрягает мускул интеллигентный мужчина.

Полмосквы, надевая в катышках свитера,
Представляя собой нечто бесформенное наощупь,
То ли кричит "позор", то ли шепчет "ура",
И выходит на площадь -- полмосквы выходит на площадь.

Юля Фридман
2011

понедельник, декабря 19, 2011

...Нет, мы здесь не одни - шарахаются тени

предшественников наших к подворотням,

свои стихи беспомощно твердя –

не заклинанье, а предупрежденье.


Что Александр? на все лады клянет

глобализацию, автомобили

и – Бог весть почему – велосипеды,

потом, смирясь, мягчеет, замечает

цветы Италии – на первом месте ирис,

сияющий и синий .

Николай,

воспев и розовый миндаль, и запах

тосканских трав, в историю ныряет,

созвездие имён употребляя:

«Савонарола», «Леонардо», «Алигьери».

А Михаил, распутный сибарит,

серьезного вообще не говорит.

Флоренция ему – лишь веточка мимозы

в петлице, сладкая игра, хрусталь, балкон,

апрель, безумие, одеколон,

и на рассвете – после всех объятий – слезы

блаженные.

Вот Алексей Сурков

в костюме мешковатом. Он, толков,

суров и вдохновеньем чудным полон,

в чужой стране, где пот рабочий солон,

сложил эклогу (мы так не смогли б)

Буонаротти, со словами вроде

«власть времени», «экстаз» и «холод глыб».


Все в мире повторится,

как уверял экклезиаст: и птица

над Понте Веккио (сорока), и несметные

щедроты юности, и нищета, и смертные

движения долота. Канва. Елена. Пяльцы

и мрамор – бывший мел, то есть углекислый кальций,

сплоченный временем, как ткань стиха –

изгнанием.

Душа моя глуха.

Искусства – чувство, Арно – лучезарно,

трепещет – блещет, город – ворот, тот

который поднимает, от красот

постылых отворачиваясь, житель

блокадного дождя.

А ветр бредет на север,

и дева просвещенная моя

смеется кошкам в окнах, каруселям

на площадях, и немудреный профиль

(носатый, в непомерном капюшоне)

знай чертит пальцами на пыльных стеклах

заброшенной скрипичной мастерской.

Бахыт Кенжеев
2011

воскресенье, декабря 18, 2011

Это клали боярыню в сани,

Это зиму валили кнутом,
Под узорчатыми поясами
Убегало дыхание ртом.
Белоногие дети плясали,
Как медведи, валились на стол,
Но такой изуверской печали
Ни один не вынашивал стон.

Колокольная сила перста
Под кнутом загудела, пуста:
"Сновиденья мои, сновиденья…"
По границе метелился вой,
Да солдатик проматывал свой
Стыд, палаш и весёлые деньги.
...

Цари замолчали,
упали,
набрякли -
и свились в одно.
В холодные русла
нерусские капли
цедило дневное вино.
Весь день пировал.
Молчаливо и цело
являлась глухая столица уму.
Висели под крышею два офицера
и сыпали шахматы в руки всему.
Слоны утонули.
Из дерева в парке
свистел закоптелый, больной лесовик.
По дну колыхались горячие танки,
и горлица плакала между травы.
На круглом песке
у худого корыта
ложилась на сети
и выла на море
малиновка,
ангел,
пчела - Маргарита,
от горя белесее моли.

Сюда собирались хирурги и твари,
цари и калеки,
и птичии бабы,
мундиры на груди себе надевали
и жили, как рыбы,
и выжить могли бы…

Но встала Гора
и взимала горою.
Родная подруга, как уточка, нема.
По склону катился берёзовый кролик,
и дочка плыла, указуя на Небо.

Сергей Дмитровский
"Свадьба Мельница"
2000е

воскресенье, декабря 11, 2011

на горе горбун на спине горбуна

горе луковое на груди ордена
и медаль ни за что дана

ни за что ни про что а висит звенит
словно солнце когда в зенит
что ведро оцинкованное во дворе
или вор на чужом добре

а чужого добра жена принесла
да охапку чужого зла
а у нас своего поболе того
хоть бы кто своровал его

только крепок замок да забор высок
а вокруг красота зеленый лесок
речка синяя желтый песок

Борис Херсонский
2011

суббота, декабря 10, 2011

волосатый сытому что голодному лысый

умер моряк подавившись сухопутною крысой
значит в мешок и известно ядро к ногам
волосатому стрижка что лысому полировка
пионеру компот что вожатому поллитровка
жизнь цветет в кустах не желаю нашим врагам

потому что домашние волки одичали себе на горе
воют воем гады с тоской во взоре
на луну где армстронг пристрелил луноход и там
пан твардовский с чертом сидит в обнимку
и корчмарь попивает водку и ест свининку
и пора выворачивать душу платить по счетам

Борис Херсонский
2011

суббота, декабря 03, 2011

Улочка слишком узка. Когда из окна

льют нечистоты – не увернуться. В столице
дела обстоят иначе. Там повсюду видна
рассудительность герцога, да продлится
время его владычества! – молится вся страна.

Там вдоль домов – канавы. На каждом доме балкон
закрытый, но с круглой дырой в полу. Оттуда
вниз низвергаются желтые струйки, или слышится стон:
кто-то выдавливает экскременты. Ночная посуда
там не нужна. О, герцог! О нас позаботился он.

Конечно, по улице ходят посередине, гуськом.
Опять же запах. Но лучше с плеском в канаву
чем прямо на голову. Даже мечтать о таком
прежде не смели. На площади видишь ораву
восторженных граждан. Герцог сидит верхом

на любимой кобылке. Как любимой? Это вопрос.
Всякое говорят. Скотоложство – личное дело
скотоложца. Пустяк, если вспомнить горбатый нос
герцогини, ее большое, должно быть, дряблое тело,
собранный на макушке узел седых волос.

Закипая, огромное облако заполняет весь небосклон.
Но толпа не расходится. Также и смена столетий
не мешает сброду сбегаться со всех сторон,
чтобы увидеть как герцог, епископ и некто Третий
посредине площади плотью выкармливают ворон.

Борис Херсонский
2007