Спартанский мальчик с лисёнком белого мрамора

И нигерийский мальчик с тигрёнком чёрного дерева
Сделаны из пластмассы на заводе в Иваново,
А ты мне не верила.
У меня на улице Нагатинской - Африка с Грецией.
Рядом с кассой сберегательной,
Можно согреться в ней.
Нагатинская, двадцать семь –
Пластиковых ангелов хватит всем.
Античные антивандальные.
Приходи ко мне на свидание.
Один продавец без опыта, нет посетителей,
Постоим, поговорим шёпотом.
Там простительно.

Виталий Пуханов
2009

— Только уж не сворачивай, — говорят.

Лес на бегу выстраивается в ряд,
будто и нет земляники, цветов, историй,
кроме дороги к бабушке. Капюшон —
он вроде шор, и в створе его лишён
всякого смысла помысел о просторе,
пряном от хвои воздухе, валуне
возле тропинки, майском густом вине —
вот остановишься, сядешь на тёплый камень,
будто ни фабулы нет, ни творца за ней,
пить со звериной серой тоской — зане
есть пирожки, закусывать пирожками.
Волей на время паузы обратив
правильный прагматический нарратив, —
то-то, майн либе энгель, школярский выверт! —
что-то от автора шепчет: сиди, иди,
сколько ни виться тропке, финал один,
инварианты всяко включить не выйдет.
Солнце на темени, птичья латынь с куста,
кровь колобродит, корзина твоя пуста,
что ты несёшь, подумай? — А ты послушай,
умер ты, жив, Перро или братья Гримм,
если мы в никуда с тобой говорим,
то для чего тебе эти большие уши?
Да, я — фигляр, я — постмодернист дурной,
за персонажей выпил бы ты со мной:
магов, варящих зелья с драконьей кровью,
всадников, героических торопыг...
Девочка не сворачивает с тропы —
просто тропа петляет. Твоё здоровье.

Екатерина Ракитина
"Red Writing Hood"
2009

The broad-backed hippopotamus

Rests on his belly in the mud;
Although he seems so firm to us
He is merely flesh and blood.

Flesh and blood is weak and frail,
Susceptible to nervous shock;
While the True Church can never fail
For it is based upon a rock.

The hippo’s feeble steps may err
In compassing material ends,
While the True Church need never stir
To gather in its dividends.

The ’potamus can never reach
The mango on the mango-tree;
But fruits of pomegranate and peach
Refresh the Church from over sea.

At mating time the hippo’s voice
Betrays inflexions hoarse and odd,
But every week we hear rejoice
The Church, at being one with God.

The hippopotamus’s day
Is passed in sleep; at night he hunts;
God works in a mysterious way—
The Church can sleep and feed at once.

I saw the ’potamus take wing
Ascending from the damp savannas,
And quiring angels round him sing
The praise of God, in loud hosannas.

Blood of the Lamb shall wash him clean
And him shall heavenly arms enfold,
Among the saints he shall be seen
Performing on a harp of gold.

He shall be washed as white as snow,
By all the martyr’d virgins kist,
While the True Church remains below
Wrapt in the old miasmal mist.

T.S. Eliot
"The Hippopotamus"
1920

В анамнезе, в синих бахилах

Мне молодость скажет: «адью».
Все любят шикарных, красивых,
А я - некрасивых люблю.
Сутулых с лягушечьей кожей
Старушек семнадцати лет.
Всю жизнь с нелюбимыми прожил,
И полно об этом жалеть.
Холодные дни наступают,
Не праздновать больше вину:
Пойду, на дворе прикопаю
Свою золотую стрелу.

Виталий Пуханов
2009

сначала палаточный лагерь потом городок

беженцы нелегалы понаехали свой обычай
каждый привез и вырастил на чужой роток
не накинешь платок чужая речь не станет добычей
разумного большинства у нас-то одних гробов
втрое больше чем населения у нас богов полна хата
обращали в рабство освобождали рабов
казнили царей любовались кровью заката
к примеру заката европы что будет потом
у них детвора галдят чумазые собьешься со счета
идешь бывало один а они за тобой гуртом
бегут руками машут лопочут что-то
хрен разберешь а зачем подними воротник
голову в плечи втяни парень не промах
сколько всего на асфальте пробок одних
от кока-колы не говоря уже о кондомах
окурках попалось несколько медных монет
мелких настолько что их не поднимают
прошлое славное главное зато грядущего нет
у кого грядущее те о прошлом не вспоминают

Борис Херсонский
2009

Приходи ко мне, Глафира,

ненароком, невзначай.
Приноси кусочек сыра,
ведь без сыра что за чай!

Алексей Иващенко, Георгий Васильев
1990е

война закончилась, не начавшись.

яблоки сорок первого, тридцать
девятого собрались, как положено,
улеглись в погреба, стали сидром
самогоном, кальвадосом и шнапсом.
польские пани, русские бабы
немецкие фрау, британские
миссус нарожали детей. и войны
не случилось ни в сорок первом,
ни в сорок втором, ни потом. а длилось
себе и длилось мирное время, всё меньше
новых офицеров принимали на службу
взамен пожилых уже, седобородых,
смешливых, сотнями уходивших
на пенсию, чтобы жить в белых
домиках на итальянских, турецких,
на греческих островах, забирать
внуков к себе на лето, в деревню
(кипр, ибица, черногория).
чтобы собирать яблоки, гнать
из них самогонку и кальвадос,
делать сидр и апфелькорн,
угощать друг друга по вечерам,
подливая из пузатых зелёных бутылок
небывалые яблочные напитки
урожая тридцать девятого года,
урожая сорок первого года.
пробуя, соглашаться друг с другом,
что, мол, не было ни до, и ни после
на их памяти таких урожаев.

не бывало яблок
таких огромных,
таких вкусных,
алых, живых.
таких человеческих,
почти говорящих.

таких смертных,
живых
горячих.

Станислав Львовский
"39, 41"
2009