мои обмороженные щеки, приговаривала:
«не вертись, потерпи, сейчас неприятно,
зато потом будет легче».
я выросла, бабушка умерла, но я все так же
продолжаю терпеть, если что-то мне неприятно,
потому что в детстве так меня научили.
если же забываю об этом,
то потом очень бывает стыдно.
не знаю, зачем пишу об этом,
потому что хотелось говорить о другом:
какой был в субботу ветер,
что я замерзала, несмотря на две кофты и куртку,
но домой все равно не хотелось,
потому что качались у берега две синие лодки,
потому что в ржавой воде пруда
человек терпеливо удил нержавейку-рыбу,
потому что в пустых скворечниках этого парка
никогда никого не было и не будет.
2
Света почти не было, будто кто-то уменьшил
свет настольной лампы, накинул на птичью клетку
серый платок, и отражались в окнах
облака, ветки, листья, будто окон
и не было вовсе, точнее,
не было ничего внутри дома:
ни разрозненных выцветших хрупких чашек,
ни подоконных сиреневых, розовых, белых фиалок,
ни пластмассовой коричневой, но прозрачной
статуэтки то ли хорька, то ли бобра,
никакого хлама, милого сердцу,
собираемого годами, десятилетиями,
так что становится и не нужен, а выбросить жалко,
кому-то отдать – еще жальче, еще больнее,
потому что как можно представить
чужие взгляды, чужие руки, чужой запах
на своих вещах, ставших семьею
больше семьи, определенной тебе бессмысленною,
беспамятною природой.
3
Когда меня больше не будет, не бойтесь
говорить обо мне дурное, поскольку дурное -
это всего лишь часть человека, возможно -
лучшая, потому что она искренней всего остального.
Что такого, в том, что была злоязычна,
слабохарактерна, глуповата,
эгоистична (впрочем, эгоистичны все люди)?
это не главное, потому что
жить было весело, даже если и страшно.
Вот они, мои радости, обидные для других, простые:
перстни с железными лицами и разными янтарями,
тепло женщины, сидящей рядом со мною,
свежий пирог, большой город, говорящий с нами
обо всем, желающий нам дурного больше,
чем мы сможем сделать сами,
и искушение это – не лучшая ли радость,
забранная с собою.
4
Тон письма становится совсем ровным,
как будто меня ничего не тревожит –
конечно, тревожит,
просто река время несет меня, не спрашивая разрешенья,
не интересуясь моей тревогой,
и это меня успокаивает, как ни странно.
да, соглашаюсь, сравненье
реки со временем хрестоматийно, вышло давно из моды,
но что поделать, если
время – это река, одна из многих,
и чем дольше живешь, тем более понимаешь,
что все реки устают в свое время
и все усталые реки в свое время втекают в великое море.
существует ли время,
уставшее от себя самого?
существут ли люди
уставшего времени
или мы просто
призраки, пытающие себя разглядеть в старом зеркале,
помутневшем, треснувшем, обрамленном.
Екатерина Симонова
"Описание ожидания"
2014
Комментариев нет:
Отправить комментарий