Что-то не спал два дни, пацифист.
Курил, судя по зубам, как подорванный.
Рассказывает, как встретил Руцкого.
Тот шёл один в чёрном костюме,
Хорошо пошитом,
И один охранник сзади и справа,
Всего один, как не охранник.
И я его спросил: помирились?
Да мы и раньше не ссорились, отвечает Руцкой,
Чего нам мириться.
Та-ак, последняя сигарета.
Теперь уж чего мириться,
Проходит мимо ментов, как их не видит.
Чего мы не видели? – говорит Руцкой.
И вправду, чего он не видел
А ещё приехали сорок лбов
В чёрных костюмах, ну, пятьдесят,
Ростом под метр девяносто,
И глаза у них цвета синего льда
И карего льда,
Добрые такие глаза,
Человеческие глаза, внимательные такие,
И не видят они ничего,
Кроме гроба белаго.
Это охрана его,
За восемь лет собралась охрана.
И один говорит,
Ну, как они говорят,
Ну, он был молодец,
И проглатывает слово блядь,
Великий был человек,
Под метр девяносто.
Он был, короче, цар, понятно?
И они проходят в церковь,
Как блистательные самураи,
Как в кино Такеши Китано.
Там были ещё Авен и Гайдар
И американские президенты,
Но это не заслуживает вниманья.
Так, последняя сигарета.
- Когда он вышел со злости с Лужком, -
Данила говорит, -
Когда Лужок сказал: вам меня не снять, -
И они пошли гулять по Тверской,
Чтоб напряженье снять, -
С последнею сигаретой, -
И они сказали: к вам тут народ,
У народа вопрос возник –
Это Данила возник с микрофоном,
Твою мать,
И этот лоб
Поставил локоть меж ним и ним,
Чтоб ничего, твою мать,
И Борис Николаевич, живой, сказал:
Ну. Эт-та. Всё будет хорошо.
Во как ты завернул, молодой.
И посмотрел со значением.
И этот лоб ему говорит,
Даниле сейчас говорит:
А я тебя помню. Ну, чё-то ты сдал.
И дальше пошёл.
Никого не сдал,
Они никто никого не сдал,
У них похороны
Самурайские.
Государственная президентская охрана,
Как в голливудском кино.
А у наших кишка тонка,
Искусство отстаёт от жизни,
Это довольно позорно.
И Данила ещё говорит:
Ну, нынешние – это смешно.
Те защищали его,
А эти людей пугают.
И потом, что ни говори,
Как там, девочки, ни говори,
Всё дело в росте. В размере.
Нынешний стоял, кусал губы.
Ну, чего ему без него делать?
Тут мы с Данилой оглянулись
Со своего седьмого этажа
На Москву-красавицу в центре Кольца
И сказали
Друг другу
Практически хором:
Эта возлюбленная нефть –
Всего лишь форма для того, что
Нам завещал великий Ельцин.
Ошибка его, говорит Данила, не 93-й.
Я сидел в Парламенте две недели.
Я не жрал, не срал и не мылся.
И там, знаешь, были реальные фашисты,
Говорит Данила, куря последнюю сигарету.
Его ошибка – не войска в Чечне.
Он просил прощенья
31 декабря 99 года
За всё, что он сделал.
Его ошибка – не то, что он перепутал,
Когда наступает Миллениум.
А что он испугался за близких
И отдал страну гебне.
А они так попотели
В девяностые годы, так просрались,
Что не допустят нового передела.
Но, знаешь, не в этом дело,
Говорит Данила,
Просто его охрана,
Его люди в чёрных костюмах
Гораздо красивее, как в кино,
Тех, кто стоит сейчас.
Возможно, дело в размере.
Но и в выражении глаз.
Я тебя уверяю.
Елена Фанайлова
"Последняя сигарета"
2007
Комментариев нет:
Отправить комментарий