к чему, наконец, привык
чешуеглазый библиофил,
защитник печатных книг?
И что ему до постылых правд
и вышестоящих кривд,
когда в прохладе бумажных трав
стрекочет старинный шрифт?
Любовь бывает не на живот,
а насмерть, как червь в груди.
Она с автографом, или вот –
прижизненная, гляди.
И если книги все же горят,
то из огня, треща,
еще протянет свой яйцеклад
литера Ц или Щ.
А вы, любители, скажем, псов
и шахмат, не говоря
о собирателях звезд, часов
и прочего сентября?
Я сам когда-то кичился без-
зубцовыми и коло-
ниальными, с синью чужих небес
и саблями наголо.
Все это кануло в никуда,
архив мой плывет вверх дном.
Я стал завистником, господа,
лентяем, хлопотуном.
И наставляет меня втуне
горбатый библиофил.
Дай мне припомнить – кого я не-
навидел, кого любил?
Неслышен шелест засохших губ,
но знают свою судьбу
и страстотерпец, и марколюб
с почтовой звездой во лбу.
Там буквы сложены в слово LOVE,
в тепло отдаленных уст,
и пес ворчит, в ночи услыхав
густой типографский хруст.
Бахыт Кенжеев
1987
Комментариев нет:
Отправить комментарий