На закате трава подробная, как у Уайета,

сердце лепечет : ну, хватай это, не забывай это,
радуйся сочетанию редкому.
Сердце моё, есть запомнить что, но нет – кому;
кто обернётся взглянуть на эти края?
Буду ли это я? нет, это не буду я,

потому что не будет никакого "потом ещё",
и быстрее, чем память, исчезнет помнящий,
и не важно, где – на море, в пути, в кровати ли,
отнимаются не сокровища, а обладатели;
самое себя не впишешь себе в завещание,
так что даже прощание – оно не вполне прощание,
потому что мёртвый, оставив нас, никуда не достиг;
это то, что не может вместить язык :

речь сама предполагает присутствие двух,
и у каждого чтобы слова и слух;
как цветущее желанно существам жужжащим,
сказуемое нуждается в подлежащем,
а не в предлежащем, безгласном и бездыханном.
Вся фольклорная загробная чепуха нам
дана в утешение; благонамереннейший из обманов –
попытка устройства в гробу карманов,

контрабандой, во ртах – монет;
есть ли в этом смысл? конечно, нет,
потому что у Стикса всего один берег;
солнце садится здесь, касаясь лучами Америк,
но нам во тьме нет дела, что где-то пришла заря;
вот и плачет бог у могилы Лазаря,
сам придумал смерть, и сам на неё сердит,
открывайте, кричит, плевать, что уже смердит,

он кричит в темноту, отменяя порядок свой :
выйди вон, ты мне нужен живой, живой.

Александр Маноцков
2018