Но март пришел, июнь не за горами,

отчаянный, горячий, длиннохвостый,
не знающий ни страха, ни потерь,
И, если помнишь, плечи, загорая,
приобретают неземное свойство
легонько так светиться в темноте.
Как будто ходишь в золоченой раме,
в своей невинной жаркой наготе.
Конечно, море. Наши говорили,
что раз попав сюда - пребудешь вечно,
с бессильным хрустом сердце надломив,
И ветер рисовал аквамарином,
и тихо спал, на берег этот млечный
песок намыв.
И я была, конечно, не Мария,
но Суламифь.
Конечно, если б знала, родилась
здесь, где жара, отары и татары,
где пологом лежит густая тень,
Ты помнишь тот колючий скальный лаз,
который несомненно стоил пары
изрядно поцарапанных локтей,
Как я в слезах, распаренная, злая,
крича, что в первый и в последний раз,
упала вниз, судьбу свою кляня.
И море обмотало свой атлас
Вокруг меня.

Но март пришел. Зима в своем блокноте
отвоевала новое число,
второе с окончанием на девять.
Весна не успевает и в цейтноте
пустила все кораблики на слом,
не знает, что с колоколами делать.
Луна скребет кривым белесым ногтем,
весна и платье новое надела,
и при параде,
Но день украден.
В июне всё, что нужно было рядом,
казалось, только руку протяни.
Нахальные торговцы виноградом
свои товары прятали в тени,
И жгли оттуда виноградным взглядом.
Шиповник пах размашисто и юно,
царапая рассеянных людей.

И я здесь на манер кота-баюна,
сижу, колени обхватив, пою на
трех языках, одна в своей беде.
Из белых шрамов прошлого июня
Пытаюсь сотворить пропавший день.

Но не бежит вода по водостокам,
часы на стенке тикают жестоко,
Стекло под ветром жалобно трясется,
сегодня время замкнуто в кольцо.
Чудес не будет, сколько ни колдуй.
Ложись-ка спать, сидишь, как обалдуй.
Сижу и вижу
как из-за востока,
расталкивая облака лицом
Неудержимо ярко лезет солнце
Своим терновым маленьким венцом.

Аля Кудряшева
"Москва - Сухуми"
2008